Тиш и Снуки держали магазинчик на Сент-Маркс-плейс, известный как Manic Panic. Они скупали старые платья сороковых и пятидесятых. Одежду доставляли связанной в огромные растрепанные тюки, сестры просто раскидывали ее на полу, а люди приходили и копались в ней. С деньгами у нас всех было туго, и мы могли покупать только подержанные вещи, самые сексуальные и экстравагантные из всех возможных. Помню, как один раз Тиш и Снуки пришли с тремя парами брюк галифе для верховой езды, которые они откопали в одном комиссионном магазине в Бронксе, – в них мы и выходили на сцену. А иногда мы одевались очень гламурно: длинные платья, туфли на шпильках и меховые боа. У нас были всевозможные виды костюмов и аксессуаров.

Мы выдавали шумный девичий рок на три голоса, как в песне Out in the Streets группы The Shangri-Las. Мы исполняли кавер на Fun Fun Fun группы Beach Boys в выпускных платьях, которые в конце номера разрывали – а под ними оказывались винтажные купальники. Мы творили свою музыку, рок, смешанный с песнями в стиле диско, вроде Lady Marmalade, которую исполняли Labelle. Мне хотелось вернуть в рок танцы. Для меня было важно двигаться под музыку, да и когда все только начиналось, рок-н-ролл был неотделим от танцев. В маленьком городке, где я выросла, устраивали зажигательные танцы, и я их обожала. Когда все слушали AM-радио, по нему передавали танцевальную музыку, но потом пришло FM, и танцевать под рок стало не круто, по крайней мере в Нью-Йорке. И в середине семидесятых почти никто не записывал ретро-композиции, которыми мы занимались. Мы запустили новую волну в южной части города, которая стала связующим звеном между блестящим гламуром и панком. Мы с Крисом написали несколько песен: Platinum Blonde, Rip Her to Shreds, Little Girl Lies, Giant Bats from Space. Позднее bats (летучие мыши) превратились в giant ants (гигантских муравьев).

Где мы только не играли: CBGB, Performance Studio, Max’s, White’s, где я работала официанткой. Многие благовоспитанные бизнесмены ходили в White’s пропустить стаканчик после работы. Однажды посреди песни мы запустили «паровозик», и никто из тех, кто пришел в деловых костюмах, в стороне не остался. На окраине мы играли в местечке под названием Brandi’s и попросили Ramones выступить у нас на разогреве. Но владельцы заведения их терпеть не могли. Когда те начали петь Now I Wanna Sniff Some Glue[34], им велели уйти и больше никогда не возвращаться. А нас они любили, потому что мы же были милыми девушками – безобидными. Ха!

Мы продолжали выступать и экспериментировать в том же духе и через некоторое время стали называться просто Blondie.

Память, что ты сделала с веселыми временами? Серьезно, первые семь лет Blondie кажутся безумными. Полное сумасшествие. Но я продолжаю считать, что были и хорошие моменты. Такое ощущение, что это мне приходит на ум только плохое. Хоть убей, не могу вспомнить ничего забавного. Я что, всегда была такой серьезной? Я помню, что, когда мы выходили тусоваться, много смеялись. Над чем мы смеялись? Что было веселого? Может, я просто псих и поэтому ужастики меня больше забавляют. У меня целый вагон страшных историй – и я их расскажу, – но приложу все усилия, чтобы откопать и что-нибудь смешное.

Ранняя Blondie была просто бурей взрывных эмоций, и мне трудно найти в этом хоть что-то веселое. Возможно, был прав Король комедии[35], когда говорил, что смешные сюжеты создаются нами из самых мрачных и отвратительных историй.

Я была счастлива, когда мы шатались по Нижнему Ист-Сайду, вполне невинно, просто в попытке развеяться. Чтобы играть в CBGB, до него еще нужно было добраться. В конце все музыканты упаковывали свои инструменты и уходили в сладостный город, где ночь медленно сменялась днем. Поднимался манхэттенский бриз, даря глоток свежего воздуха. Одной такой ночью мы с Крисом забежали в небольшой магазинчик за молоком и печеньем. Оттуда мы прошли пешком два квартала до съемной квартиры Криса.

Едва мы оказались у входной двери, у нас за спиной возник этот дятел – обычно я не использую это слово, но здесь оно как раз подходит – с ножом. Внешне он был очень похож на Джими Хендрикса, крутой и стильный, в длинном кожаном пальто. Его маленькие жесткие глаза смотрели очень сурово. Ему нужны были деньги, что же еще. Конечно, после покупки молока с печеньем у нас никаких денег не осталось. У Криса была гитара, Fender, корпус которой он вырезал в форме рогатой головы демона. Прелестная, цвета меда и изогнутая. Еще в квартире была гитара Фреда Смита, темная красно-черная Gibson, которую Крис у него одолжил. «Джими» требовал больше того, что у нас было, и пошел вместе с нами в квартиру. Он спросил про наркотики, Крис ответил, что в холодильнике есть кислота. Но «Джими» оказался не любителем кислоты и проигнорировал это заманчивое предложение. Уолтер, друг Криса, лежал в отключке на высокой кровати, и наш гость даже попытался что-то из него вытрясти, но у него ничего не вышло. Уолтер что-то пробормотал и перекатился на другой край.

«Джими» привязал Криса к кроватной опоре старыми колготками, а мне связал руки за спиной шарфом и сказал лечь на матрас. Храпящий Уолтер его не смущал… Потом он обшарил всю квартиру, пытаясь отыскать хоть что-нибудь ценное. Он собрал гитары и фотоаппарат Криса, а затем развязал мне руки и приказал снять штаны. Он изнасиловал меня. А потом бросил: «Иди умойся» – и вышел.

А ведь в тот вечер нам было так радостно после концерта. Приятное ощущение, смесь кокетства и удовлетворения. А потом – хрясь! Волна адреналина с ножом на конце. Не сказать, чтобы мне было сильно страшно. Я очень рада, что это случилось до волны СПИДа, иначе я бы с ума сошла. Пропажа гитары причинила мне больше боли, чем изнасилование. Мы остались без инструментов. Теперь у Криса была только крошечная электрогитара, которая ловила сигнал полицейской радиосвязи и белый шум. А потом еще другие группы принялись расхватывать наших музыкантов. Вспоминая это, я вообще не понимаю, как мы умудрились стать знаменитыми.

Сцена постепенно менялась. У Патти Смит и Ramones были контракты на альбомы, и не одна звукозаписывающая компания принюхивалась к Television. В узких кругах имя Blondie получило некоторую известность, но в музыкальном бизнесе нами никто не интересовался. Крис жил на пособие, я подавала напитки в бикини в Финансовом квартале, и мы иногда продавали марихуану, чтобы иметь хоть какие-то деньги. На этом этапе Blondie была в упадке, скатывалась на самое дно. Порой я думала: «Какой в этом смысл, все безнадежно». Но на какое-то время нас пригрел святой покровитель по имени Марк Пайнс, «центровой» человек – у него был лофт на Восточной Одиннадцатой улице, где наш барабанщик Билли О’Коннор снимал комнату. Майк разрешал нам играть у себя – там было несколько гитар и всякие другие инструменты. Это очень облегчило нам жизнь.