с собой паспорт, загранпаспорт, запасная футболка, колготки и немного наличности. Ну, а вдруг меня внезапно забросит в Аргентину? Ни разу, правда, не забросило. И вот я оделась, как попало, единственный раз в жизни, и тут же в холодном лифте застряла.

— Ты в порядке? — спрашивает Егор, и я киваю. Глаза немного привыкают к разнице в освещении, его лицо очень близко, руки прижимают меня так крепко, что становится сложнее дышать.

— Да, всё хорошо. Спасибо, можешь отпускать, — неловко говорю я, смотря в сторону. Мне вдруг кажется, что смотреть в этот момент на него неправильно, неудобно и вообще, всё это ужасно смущает.

Егор хмыкает и расцепляет руки, так что я оказываюсь на свободе. И свобода эта отчетливо отдает холодным весенним воздухом. Лифт, конечно — одно название. На деле это деревянно-железная коробка, вся в щелях и отверстиях, ей точно не нужна вентиляция, она сама — одна сплошная вентиляция. Идея выйти в платье с каждой секундой сдает позиции, перемещаясь в моей голове от «неплохой» все ближе к «потрясающе ужасной».

Мы расходимся по разным углам лифта, Егор жмет кнопку вызова оператора, а я прижимаюсь спиной к стене и обхватываю себя руками, чтобы согреться.

Ни через минуту, ни через пять, ничего не происходит. То ли операторов нет на месте, то ли кнопка сломана, а по интернету тут вообще Бермудский треугольник, так что найти телефон лифтовой не получается. Решаем позвонить Лидии Петровне, чтобы она вызвала нам лифтеров. Где-то в промежутке звонит курьер, чтобы сообщить, что он не дождался и уехал. Отлично, это уже не просто плохой день, он прямо-таки ужасный.

Еще через десять минут оказывается, что прибудут они только через полчаса, самим дверь трогать нельзя, да и нечем ее открыть, в любом случае. Настроение неуклонно ползет к нулю.

Егор вдруг расстегивает куртку и садится прямо на пол. Благо, он довольно чистый, в нашем доме вообще живут какие-то очень правильные люди, которые соблюдают чистоту, не рисуют на стенах и всегда закрывают за собой дверь в подъезд, что меня очень приятно удивило при заселении. Но сейчас я не думаю о людях, я думаю о том, как огромный дровосек поместится в совсем небольшом лифте. Но он помещается, по диагонали, слегка согнув ноги, и внезапно разводит руки в пригласительном жесте.

— Что? — я растерянно моргаю, а он кривит губы в полуулыбке.

— Ты так простынешь за полчаса. Садись, не бойся, я теплый, еще и в куртке.

Глава 10

Я стою в тонком платье и тапочках, в холодном лифте и отчаянно хочу согреться. А хмурый дровосек сидит на полу и предлагает мне то, что абсолютно точно поможет.

Но как это будет выглядеть? Я, в обнимку с Егором, у него на коленях, на полу. Да плевать, как это будет выглядеть. Кто нас увидит?

Холод не тетка, так что первая часть меня, которая отчаянно требует тепла и на ручки, резво затыкает вторую, которая ноет, что так не делается и это неудобно.

Я неуклюже приземляюсь на колени к Егору, почти не дыша, и аккуратно прислоняюсь к его груди. Даже сквозь плотный свитер он весь пышет жаром, надо же, кто тут еще горячий, я вон совсем околела, а ему хоть бы хны. И пахнет он лесом, домом и чем-то еще, таким знакомым и неосязаемым. Наверное, так пахнет защита и забота, принятая в дар от сильного мужчины.

Он запахивает куртку плотнее, и я оказываюсь в кольце его рук. Это неожиданно приятно.

Все еще неудобно, все еще странно, но приятно, да. Я ловлю себя на мысли, что он тоже дышит слишком медленно, будто задерживает дыхание, как и я. Хмыкаю про себя. Хорошо, значит ему тоже не слишком удобно и, по крайней мере, в этом мы оказываемся похожи.

Осмелев, я вожусь, устраиваясь поудобнее, даже немного сгибаю ноги в коленях, чтобы они тоже отхватили немного тепла, но Егор в ответ просовывает руки под мои коленки и подтягивает их повыше.

Прикосновение к коже под коленями кажется мне так откровенным, что щеки в мгновение ока становятся пунцовыми и я спешу скрыть это, утыкаясь в мягкий свитер. Ну, может, я нос так грею, почему бы и нет?

Сердце частит, дыхание сбивается, что за напасть, как какая-то школьница, а не взрослая женщина. Но ситуация странная, ну ей богу. И объятия у него какие-то… уютные. Широкие плечи, большие руки, я буквально Дюймовочкой себя чувствую. Это так здорово, так неожиданно, что я забываюсь и трусь щекой о его предплечье, а он в ответ гладит меня по голове.

Наверное, тоже забылся. Так бывает с людьми в отчаянном поиске тепла, в прямом и переносном смысле, которые сейчас стеклись в один большой, крупный смысл.

Минут через десять у меня затекает нога и, хоть мне совсем не хочется двигаться, ведь всё это время я представляла, что это объятия моего мужчины и мы просто так сидим, обнимаемся, никуда не спеша, но желание выпрямить ее становится почти нестерпимым. Я начинаю искать правильное положение, передвигая ногу то левее, то правее, и вдруг Егор подает голос.

— Эмма, прекрати ерзать, — говорит он.

Его голос низкий и чуть хриплый, каким и должен быть после долгого молчания, но тон довольно раздраженный. Неужели я тяжелая, и у него тоже затекли ноги? Надо, наверное, извиниться, как-то встать?

— О, прости, я тяжелая, наверное. Все ноги тебе отдавила, — начинаю суетиться я, но он придерживает меня за плечи и не дает двигаться дальше.

— Дело не в этом, — говорит Егор. И тон его из раздраженного перетекает в…смущенный?

И тут я вдруг понимаю. И чувствую. Чувствую, почему он попросил меня не ерзать.

Ох ты ж едрический корень, а у него ведь возникла проблема. Ощутимая, я бы даже сказала, большая проблема. Черт, ну конечно, следовало многого ожидать, уже в первый раз увидев его красивые большие руки… Стоп, Эмма. Это вообще не относится к делу и не надо, не надо об этом думать. Вообще, совсем не надо.

Как теперь выйти из положения красиво,