— Товарищ полковник, как высоко мы над селом? — прокричал я так громко, что в кабину заглянул старший лейтенант Коломийцев.

— Около двух тысяч метров, — полковник тоже кричал, но не настолько громко, как я, да бортач и привык, надо полагать, к звуку его голоса и потому никакой реакции не показал.

— Нас рассмотреть могут? В бинокль?

— Едва ли. Звук двигателя услышат, скорее всего. Да и то, пока мы со стороны хребта летим. Горную часть села обогнем, со стороны долины нас уже не услышат. Там звуки в разные стороны расходиться будут.

— Наблюдатель поймет, что мы вокруг села летаем?

— Сомневаюсь. Посчитает, что мы сбоку пролетели. Этим маршрутом, кстати, время от времени погранцы пользуются. Здесь же пролетают.

Я кивнул, удовлетворившись ответом, но полковник моего кивка не видел. Он смотрел то на приборы, то за фонарь кабины. Потом вертолет стал набирать высоту.

— Да, — согласно сказал майор, — я тоже предложить хотел. Сейчас скалы высокие пойдут. Лучше над ними пролететь…

Майор Оглы Магомедов не кричал. С полковником они пользовались внутренней связью и не пользовались микрофонами, вместо которых на горле застегивали полоску ларингофона. Но мне, сидящему за его сиденьем, слова майора были слышны так же, как и командиру экипажа, хотя у меня не было наушников, включенных в их систему. А наушники моего шлема включиться в нее возможности, видимо, не имели, иначе старший лейтенант Коломийцев обязательно, думаю, занялся бы подключением, чтобы поберечь мои и полковника Звягинцева голосовые связки.

Таким образом, наш полет продолжался на более значительной высоте, но по тому же круговому маршруту. Свернув от хребта, мы пролетели над долинной частью села. На карте оно ограничивалось в этом месте, как пограничной межой, небольшой речкой. Но мне с моего места не было видно ничего из того, что находилось за фонарем кабины, а вставать и демонстрировать свое любопытство мне не хотелось. Горных речек я видел много и с борта вертолета, и из кузова машины, и с брони БТР или БМП. Я ждал, что еще сообщит мне компьютерный металлизированный женский голос, но он молчал. Так мы и завершили полет, ничего больше не обнаружив.

— Возвращаемся! — сообщил мне полковник. — Можешь пойти в салон, вздремнуть в кресле, если хочется.

Я не стал объяснять, что лишние часы сна мне обычно только мешают, а, по моим расчетам, выспаться я еще успею. Была твердая уверенность, что мои солдаты предоставят мне такую возможность во время работы. Мы же планировали только наблюдать и никак не рассчитывали на другие действия. А при наблюдении всегда бывают заняты только отдельные сменяемые группы. Как правило, не меняются только те группы, что находятся на самом опасном месте, под носом у противника. Да и их приходится часто менять. Благо солдаты спецназа ГРУ хорошо владеют скрытным передвижением одинаково и в темное, и в светлое время суток…

* * *

Время рассчитывал не я, а офицеры оперативного отдела. Они знали скорость вертолета и скорость движения бронетранспортеров по ночным дорогам равнинной части Дагестана и потому с точностью до минуты определили, когда я должен совершить звонок во взвод и дать ему команду на выступление.

В некоторых самолетах и вертолетах пилоты категорически запрещают пользоваться мобильными телефонами. Здесь такого предупреждения не прозвучало, и потому я посчитал, что могу позвонить. Но все же показал старшему лейтенанту Коломийцеву свой смартфон, словно бы спрашивая разрешения.

Бортач кивнул согласно. Сначала я позвонил старшему сержанту Лысакову. Отдал приказ к выступлению, еще раз назвав место, где я буду встречать бронетранспортеры. Потом позвонил с докладом майору Покрышкину, который, как я хорошо знал, почти никогда не спит. По крайней мере, мне ни разу не удалось услышать его сонный голос, хотя звонил я и среди ночи, и под утро. Покрышкин всегда казался бодрым и довольным и разговаривал здраво, напоминать ему о чем-то необходимости никогда не возникало.

По большому счету, мне оставалось только вернуться на аэродром ФСБ, где меня дожидалась машина. Там меня должны были высадить, а вертолет собирался лететь дальше, на республиканскую пригородную базу ФСО.

Посещал я однажды эту базу для консультации по совместным действиям. Хорошее место — бывший пионерский лагерь на берегу моря. Оттуда и вынес собственные знания о наличии у республиканского ФСО вертолета с мощным стационарным индикатором оптической активности.

В этот раз наши совместные действия подходили к концу. Перед посадкой я посмотрел в иллюминатор, убедился, что мы подлетаем, и заглянул в кабину к пилотам. Поблагодарил полковника и майора за помощь. Они одинаковым жестом подняли в мою сторону внутренней стороной сжатый кулак, только что «но пасаран[10]» не сказали. Таким образом, как я понял, попрощались со мной и приняли мою благодарность.

Вертолет посадку не совершал, только завис в полутора метрах над бетоном, бортач старший лейтенант Коломийцев принял мое рукопожатие и распахнул дверь-люк, после чего вопросительно показал пальцем на трап. Я в ответ отрицательно помотал головой, выпрыгнул на бетон, удачно приземлившись даже в темноте. Дверь закрылась, и через несколько секунд вертолет стал набирать высоту. Силы его винтов не хватало, чтобы сорвать с моей головы шлем, который весит чуть больше килограмма, тем не менее я машинально придержал его рукой, одновременно прикрывая лицо от ветра и пыли, поднятых винтокрылой машиной.

И сразу направился к машине, которая просигналила мне фарами. Она стояла на специально выделенном месте неподалеку от ворот, где стояли еще две машины, одна из которых была гражданская — может быть, личная машина кого-то из вертолетчиков ФСБ, а может, оперативная машина с гражданскими номерами, что для ФСБ обязательное явление. Часовой был, видимо, в курсе нашего визита и распахнул ворота сразу, как только мой «уазик» развернулся и двинулся к выезду.

Я сообщил водителю, куда ехать и дважды подправлял его по дороге из города, поскольку я держал на коленях планшетник с навигатором, а водитель город знал еще хуже меня. К тому же ночной город обычно слегка отличается от дневного. Но выехали мы все же благополучно, и даже в пригороде, когда проезжали через кварталы частных домов, никто не дал в сторону военной машины автоматную очередь. Чему я был, честно говоря, рад.