хотела понимать намеков Тоня. К их разговору она вообще не прислушивалась, хотя однажды ее ухо уловило фразу: «…и хочу, чтобы мы поженились». «На ком это он собирается жениться? Ходит, кажется, к нам – уже десятый день подряд ходит…»

– Тоня, иди сюда! – позвала мама.

Она вышла на кухню и вдруг с удивлением поняла: а ведь Антон похож на ее отца. И не только высоким ростом, но и глазами – глаза-то такие же внимательные и добрые…

Вот так она шла и шла тогда, месяц назад, вспоминания их с мужем застольную беседу, и не сразу обратила внимание на то, что следом за ней идет молодой человек. Ходить по своей, пусть даже окраинной, улице она никогда не боялась. На этот же раз… Что-то в походке мужчины ее насторожило. Шел он как бы не просто так, а словно следил за ней. Словно не хотел от нее отрываться. Зачем? Почему?.. Но рынок был уже близко, Тоня ускорила шаг и скоро оказалась среди людей и потеряла молодого человека из виду. Понадеялась, что и он ее – тоже.

Сметану и творог еще не разобрали, она купила того и другого. Выбрала кусочек свининки, попросила взвесить кило апельсинов. В яблоках к весне витаминов уже не осталось, а Антону они нужны. Слава Богу – они могут себе это позволить – апельсины.

Заполнив сумку продуктами, пошла обратно.

Идти с нагруженной сумкой было уже тяжелее, но Тоня себя, как всегда, бодрила, не позволяла поддаваться всяким там слабостям. Если и она прикипит к дивану… кто за ними ухаживать будет?

Нет уже никого. И маму, и сестру она похоронила. Сын Василий (их общий с Антоном сын) живет далеко, в Чите; дочка в областном центре, но они стараются лишний раз ее не беспокоить. Так что шагай бодрее, Тоня, – говорила она себе. За воспоминаниями идти легче, вот и вспомни еще что-нибудь. Из того же детства. Например, как траву косила.

…Однажды мама вздохнула:

– Хорошо соседке Вере – с ней сын остался. Сена накосит. Был бы Юрочка с нами…

С тех пор, как брата увели из дома (в тот же день были арестованы учитель истории и еще двое старшеклассников), от него не было ни слуху ни духу. Мама долго обивала пороги соответствующих инстанций, пока ей не сказали: «Десять лет без права переписки». Домой она вернулась в слезах: «Это как же так – десять лет мы от него никакой весточки не получим? Да разве это можно вытерпеть?..»

Тоня, не привыкшая обсуждать действия взрослых, на этот раз отважилась на вопрос:

– Мама, а что – он действительно что-то плохое сделал?

Мама даже плакать забыла:

– Никогда больше не задавай такого вопроса! Запомни на всю жизнь: твой брат был хорошим человеком. И если бы он сейчас был дома… Нет, дома его все равно бы не было. Потому что он вместе с отцом ушел бы с фашистами воевать.

Она опять поднесла к глазам платок, и Тоня, чтобы утешить ее, запальчиво сказала:

– Да я и сама этого сена накошу!

– Маленькая ты еще для такого дела…

Утром Тоня едва дождалась, пока мама уйдет на работу, и тут же побежала к подружке: пошли траву косить!

Люба была на два года старше; на лугу она твердо заявила:

– Работать будем отдельно. Ты здесь, я там.

Косу Тоня держала впервые в жизни, зато сколько раз видела, как косил отец. Вспоминала его движения и старалась, старалась…

Через час подошла Люба, удивленно оглядела покос.

– Мама велела мне работать отдельно – боялась, что ты накосишь меньше моего. А у тебя хорошо получилось. Давай теперь вместе…

Сумка оттягивала руку; чтобы передохнуть, Тоня поставила ее на землю, обернулась назад и… увидела позади себя фигуру: за ней опять шел тот же самый молодой мужчина. И, кажется, даже нетрезвой походкой. Стала соображать: если снова идет за ней – значит, это не случайно? И – что же ей делать? В кошельке осталось сколько-то денег. И вот продукты… Может, остановиться, подождать, пока подойдет, да и отдать все самой?

Ну, нет, так легко сдаваться она не намерена! Она попробует его перехитрить. Для начала – пройдет мимо своего дома, чтобы он не догадался, где она живет.

Подхватив сумку, Тоня ускорила шаг и постаралась не оборачиваться: ну, иду и иду, и ты шагай… Глядишь, еще и отстанет. Может, она вообще придумала все, а у него и в мыслях нет преследовать пожилую женщину?

Через какое-то время обернулась и облегченно вздохнула: слава Богу, преследователь исчез. А она-то… дала разбушеваться фантазии. Эх, Тоня-Тоня – метр без кепки. Дура старая…

От тяжелой сумки рука уже начала неметь. Она опять остановилась, поставила сумку на землю, промяла руку от ладошки до плеча. И пошла назад, к дому.

Открыла дверь – и остолбенела: прямо перед ней стоял ее преследователь. Глаза не просто пьяные – безумные. И голос – такой же: «Где у тебя деньги? Деньги давай!» Она кинула сумку ему под ноги и бросилась в комнату: что с Антоном?!

Муж лежал на диване, почему-то закрыв глаза руками. Одеяло – на полу, рубашка истерзана…

– Антон, что случилось?!

Муж с усилием отнял ладони от лица:

– Это ты? Звони в милицию. То есть в эту – полицию, черт бы ее побрал.

И застонал, опять прижав к глазам руки…

Она и сегодня шла на базар, как в тот злополучный день – одна. Шла и оглядывалась. Головой понимала, что бояться теперь уже некого, но страх жил где-то глубоко внутри, в месте, разуму не подвластном. И бороться с ним силенок уже не хватало. Это перед ним, перед мужем, она держала марку, притворялась уверенной и спокойной, а сейчас, наедине с собой… Где их набраться, сил, если весь месяц – по больницам?

Сначала Антона положили в свою, поселковую, лечили сотрясение мозга. Потом оказалось, что есть и еще одна беда: не переставали болеть глаза. Мало того, муж обнаружил, что с каждым днем видит все хуже и хуже. Однажды вовсе ее напугал: «Тонь, ты одна? Или тебя две?» Хорошо еще, что сразу добавил: «Не беспокойся, я не сошел с ума. Это, видно, глаза чудят». Тут уж их направили в областную больницу, положили на обследование. Тоня водила мужа по кабинетам, усаживая то к столу доктора, то к очередному аппарату. В конце концов ему сделали назначения и разрешили уехать домой. Однако назначения эти – таблетки и капли – помогали мало. Она