– форсировании Днепра. На западный берег реки нашим бойцам перебраться удалось, но наступления вперед не получилось. Противостояние немецких и наших войск длилось с октября сорок третьего по март сорок четвертого года».

– Противостояние – это как? – спросила она в тот вечер мужа. – Торопиться нам особо уже некуда. Так что давай рассказывай: вы и немцы что – полгода друг против друга стояли?

– Да нет, – начал он неохотно, – не стояли – сидели. Или лежали. Каждый в своих окопах.

– Но как это можно – полгода в окопах? – недоумевала она. Антон смотрел на нее удивленно, словно не ему, а ей предстояло отвечать на его вопрос.

– Ты знаешь, я теперь и сам не знаю, как… Ну, вырыли мы траншеи, установили на брустверах пулеметы. Кое-где по линии обороны соорудили блиндажи – хиленькие, не особо укрепленные. У немцев все было по-другому: на блиндажи они разбирали крепкие крестьянские избы. А с нашей стороны все уже было сожжено и порушено.

– А питались как? – не могла не задать Тоня типично женского вопроса.

– Утром – котелок похлебки и кусок хлеба. Вечером – то же самое. Умывались снегом. Завшивели за зиму до невозможности. Но однажды по траншеям разнеслась радостная весть: баня приехала! Нас отвели в лощину и выдали по… тазику горячей воды. Мылись, боясь расплескать хотя бы каплю. Зато белье получили новое!

Тоня старалась понять: тазик горячей воды – один раз за все полгода. Спят на снегу, хоть и в валенках, в ватниках…

– А весной? Весне вы обрадовались, конечно? – пыталась она задним числом найти светлое место в воспоминаниях мужа.

– Весной окопы стало заливать водой. То хоть на сухом спали, а тут… По ночам вычерпывали воду касками, а она все прибывала и прибывала. Валенки хлюпали, полушубки набухли влагой и стали противно скользкими.

Тоня подошла к окну и молча показала в темноту кулак.

Жест предназначался дому напротив. В доме напротив жила молодая семья: муж, жена, их грудной ребенок и старая женщина, мать мужа. «Тонь, займи до пенсии пятисоточку, надо передачку собрать»… Сколько этих пятисоточек передала Тоня соседке – не сосчитать. Какие из них возвращались, какие нет – учета не вела. Понимала: невестка в декрете, пенсия у Степаниды невелика, а Славка очередную отсидку отбывает. Чем малое дитя кормить? Да и сына, какой бы он ни был, хочется порадовать хорошим кусочком сала и вкусной папироской. А главное – Тоня знала, что это такое – когда кто-то из родных в тюрьме. Так что чувства соседки она хорошо понимала. Не понимала ее сына, Славку.

Это он, Славка, преследовал ее по дороге на базар и с базара. Это он ворвался в их дом. Это он, молодой бугай, душил старого человека.

А не узнала она его тогда потому, что два года не видела. Из мест заключения Славка вернулся совсем другой. Изменился человек. И не только внешне. И не в лучшую, как оказалось, сторону…

– Антонина Васильевна, постой-ка!

Катерина Петровна, такая же, как и она, учительница на пенсии, остановила ее на середине пути с рынка. Тоня с облегчением поставила тяжелую сумку на землю.

– Ну, как там ваши дела-то? Как себя чувствует Антон Васильевич?

– Сотрясение вылечили, а глаза болят. Даже телевизор смотреть не может – про политику только слушать теперь приходится.

– Но надо же что-то делать…

– Вера Геннадиевна советует в область еще раз съездить. Я и сама понимаю: надо, – но, как нарочно, именно на день приема назначено судебное заседание.

– Постой, постой… А Света? Светлана Георгиевна? Она служит в суде секретарем.

Светлана Георгиевна когда-то работала в школе библиотекарем, теперь вот – в суде. «Свой человек» непременно должен им помочь, – решили пенсионерки. Вот почему Катерина Петровна уверенно заявила:

– Непременно ей позвоню, узнаю, нельзя ли это самое заседание на другой срок перенести.

Помолчав, задумчиво протянула:

– Нет, но Сла-а-вка… Учили, учили, дурака, всему светлому да хорошему. А он, говорят, уже не только пьет – наркоманит. А наркоманы – они ради дозы на что угодно пойдут…

Вернувшись с базара, Тоня быстренько сварила суп с потрошками. Сели обедать.

– Может, хотя бы Любе сообщим? – решила еще раз спросить мужа.

– Зачем? – стоял тот на своем. – Чего ее расстраивать? Скоро сама с ребятишками приедет. Тогда и расскажем.

С первым мужем Тоня чего разошлась? Кто-то брякнул в школе, казалось бы, об уже забытом: что она – сестра врага народа. И муж, заместитель директора ковровой фабрики, начал попрекать: я с тобой так и просижу всю жизнь в замах. С такими-то твоими родственниками. Ну, она и освободила его от себя. От себя и от своей биографии.

«Добрые» люди и Антона в свое время пытались вразумить: «Ты что – она же сестра врага»… «Ну, не она же сама», – не дожидаясь конца фразы, отшучивался он. Отшучивался, а она ждала: когда заколеблется? Когда отвернется?

Не заколебался. Не отвернулся. И она, чувствуя это и мысленно за это благодаря (в своей жизни они старались обходиться без словесных сантиментов), решилась написать письмо в соответствующие органы. И неожиданно получила ответ, из которого явствовало, что ее брат с началом войны был отправлен на фронт в составе штрафного батальона, где и погиб в 1942 году…

Вообще, с тех пор, как в доме появился Антон, из дома ушел страх. И поселилась радость. Тоня обнаружила со временем, что все свои девчоночьи секреты дочь, Танюшка, стала доверять не ей, а ему, отчиму. Да и отчиму ли? Однажды взяла для проверки дочкину тетрадь и обнаружила на обложке: «Для работ по русскому языку ученицы пятого класса Воронич Татьяны». Вот так: по собственному разумению взяла и поменяла фамилию на ту, которая ей стала роднее…

И даже свой уже не девчоночий, а девичий секрет она доверила первому ему же, Антону: влюбилась, кажется. Кажется, замуж пойду… А жениху во время регистрации заявила: «Я тебя очень люблю, Николай, но фамилию оставлю свою – Воронич». И теперь муж у нее – Шабров, и двое детей – Шабровы, а она – Воронич…

– Вера Геннадиевна советует опять в областную больницу ехать, – вернулась из воспоминаний Тоня. – И как раз в тот день, когда будет суд.

Зазвонил телефон – Катерина Петровна словно подгадала к нужному моменту. Выслушав ее, Тоня вернулась к мужу:

– Катерина Петровна сказала, что судебное заседание может состояться и без нас. Надо только заявление написать.

– Ну и давай напишем. Пусть решают без нас.

В областной больнице мужа опять положили на обследование. Антонина Васильевна упросила