— И что же пишут?

— А вот, пожалуйста. — Томобэ протянул ему альбом с вырезками. — Я уже обработал примерно половину утренней прессы.

Тут только Тикаки заметил, что на столе перед Томобэ лежит стопка утренних газет — он делает из них вырезки и вклеивает в альбом. И всё это с таким видом, будто он выполняет очень нужную и важную работу, а не просто убивает время.

Полистав альбом, Тикаки обнаружил, что все собранные материалы — на криминальную тематику.

— Меня интересует абсолютно всё, что связано с тюрьмой, — с гордостью сообщил Томобэ. — Если к нам поступает какой-нибудь не совсем обычный преступник, из службы безопасности сразу же бегут ко мне. Смотрят материалы, делают копии и подшивают в личное дело.

— Да, здорово, — сказал Тикаки, с восхищением разглядывая вырезки. Его внимание привлёк заголовок: «Пора кончать с преступными группировками». Под ним шёл перечень всех мафиозных групп, с поимёнными списками их крёстных отцов и руководящей верхушки. — А вот это как раз то, что нужно мне. Можно я тоже сделаю копию?

— Пожалуйста, пожалуйста. — Довольно улыбаясь, Томобэ похлопал ножницами по газете. — Дома у меня ещё сотня таких альбомов. У меня собраны все материалы за послевоенный период, вернее сказать, за те двадцать лет, что я работаю в тюрьме. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста. Перед уходом на пенсию я передам всё это в архив службы безопасности.

— Да, это в вашем духе, Томобэ-сан! У вас всегда всё по полочкам.

Томобэ очень любил ездить на машине и в каждые выходные куда-нибудь выезжал, при этом главное удовольствие для него — вернувшись, показывать всем альбомы с аккуратно, в строгом порядке вклеенными туда билетиками, полученными на скоростных магистралях, открытками и схемами. Собирательство — его хобби, тут они с помешанным на духах Сонэхарой два сапога пара. Скорее всего, именно поэтому они и относятся друг к другу с такой симпатией. Кстати говоря, служащий им мишенью для насмешек Таки тоже помешан на собирательстве: вокруг него всегда навалены груды стереоскопических фотографий, газет, спичечных коробков, штопоров, бумажных подставок под стаканы, стеклянных шариков и пр. А собственно, чем эти люди отличаются от заключённых, которые либо целиком сосредоточены на подсчёте проведённых в тюрьме дней, либо всеми силами стремятся за оставшийся им срок довести число сшитых пар обуви до определённой цифры? И те, кто надзирает, и те, кто под надзором, в равной степени подвержены процессу «призонизации».

— Вы ведь любите всё раскладывать по полочкам, правда?

Приняв это замечание за похвалу, Томобэ смутился, его смуглое лицо озарила белозубая улыбка.

— Наверное, сказывается армейская муштра. Ведь я заканчивал Военное училище, выпуск пятьдесят пятого года. Как раз, когда я учился на подготовительном отделении, был парад по случаю 2600-летия образования империи, и я вышагивал в головной колонне. Пиетет к Его Императорскому Величеству куда-то улетучился, но привычка всё вокруг себя раскладывать по полочкам, очевидно, осталась. Ведь военную форму и всякое такое надо было сворачивать особым образом в аккуратные скатки, чтобы по размеру точно совпадало с местом на полке. Вам, послевоенному поколению, этого не понять…

Тикаки прочёл заметку о вчерашнем пикете. Среди студентов получили увечья двадцать три человека. Арестованы тринадцать, трое тюремных надзирателей получили ранения разной степени тяжести, легко ранены трое бойцов отряда быстрого реагирования Токийского полицейского управления, то есть в целом вчерашние слухи оказались несколько преувеличенными, но, так или иначе, информация о пикете занимала достаточно большое место на полосе событий общественной жизни. Сообщалось, что пикетчики протестовали против дискриминации в судопроизводстве, тут же рядом приводились сведения о Симпэе Коно с его фотографией, но ни единого слова не было сказано об истинном руководителе — Митио Карасаве. Очевидно, тюремному начальству ловко удалось скрыть от газетчиков тот факт, что Коно превратился в рьяного революционера уже после того, как сел в тюрьму и начал под руководством Карасавы изучать марксизм. А вот совершённому Коно преступлению и его трактовке пикетчиками было посвящено целых четыре колонки. Коно зарубил топором бакалейщика из Окутамы и его жену, то есть совершил самое заурядное, если можно так выразиться, убийство с целью ограбления. Однако пикетчики усматривали в его действиях революционный смысл. И не потому, что украденные деньги были переданы в партийную кассу и употреблены на дело революции, а потому, что уничтожение сколотившего небольшой капиталец представителя буржуазии является естественной целью любого настоящего пролетария. Предполагалось, что пикетчики с таким энтузиазмом включились в деятельность по спасению Коно ещё и потому, что, оправдывая совершённое им убийство, одновременно оправдывали и собственные террористические действия. Авторы заметок, все без исключения, старались вскрыть порочность логики пикетчиков. Но у Тикаки возник вопрос — каким образом этой группке юнцов удалось усмотреть «революционный смысл» в самом заурядном «убийстве с целью ограбления»?

В газете упор делался на том, что преступление Коно изначально никак не было связано с революцией и что юнцы, которые эту связь выявили и включились в деятельность по спасению Коно, являются просто «кучкой психов, имеющих склонность к софистике». Действительно ли дело только в этом? Неужели молодые люди, атаковавшие вчера тюрьму (многие были ранены, многие — арестованы), все как один — сумасшедшие? Сразу и не поймёшь. Надо разобраться. Для начала хорошо бы ознакомиться с личным делом Коно, потом встретиться с ним… В конце концов, это вполне вписывается в круг обязанностей тюремного врача. Или всё дело в том, что Коно действительно может оказаться ценнейшим материалом для изучения синдрома бредоподобных фантазий Бирнбаума? И, проявляя интерес к его состоянию, он пляшет под дудку начальника зоны Фудзии? Тикаки тут же представил себе ироническую улыбку на всегда таком почтительном лице зонного.

— Спасибо, — сказал он, возвращая газеты Томобэ, и снова набрал номер. На этот раз надзиратель Ямадзаки отозвался сразу. Тон у него был нагловато-заносчивый, как у всех тюремщиков-ветеранов, но, поняв, что звонит доктор Тикаки, он тут же сменил его на подчёркнуто почтительный. Как все глуховатые люди, Ямадзаки говорил слишком громко.

— Знаете, доктор, я хотел посоветоваться с вами относительно Боку. Утром он вдруг заговорил. И всё твердит: «Позовите доктора, мне надо с ним поговорить». Я ему — «Скажи мне», а он ничего не желает слушать. Я сразу же позвонил вам, но вы ещё спали, поэтому я заскочил в ординаторскую и оставил для вас на столе рапорт. Что прикажете делать?

— Он ел?

— Да, кстати, как мне его теперь кормить? До вчерашнего вечера мы вводили ему пищу принудительным образом, через трубку, поэтому ему ничего не принесли.

— А сам он просит есть?

— Да нет, он вообще всем только голову морочит и ни с кем, кроме вас, разговаривать не желает. Правда, с санитаром он готов поболтать, но говорит наполовину по-корейски, так что тот почти ничего не понимает.