Та моя приятельница, которая волею энкавэдэшников была связана шпионской работой с Мулей, говорила мне, что она видела его на Лубянке. Ее привезли из Бутырок, втолкнули в узкую длинную комнату, где спиной к окну за столом сидел следователь по особо важным делам, сбоку стенографистка. Следователь, не дожидаясь, пока моя приятельница сядет, продиктовал, что идет очная ставка такой-то с С.Д.Гуревичем. И сразу задал вопрос: «Вы передавали секретные документы, выкраденные вами из сейфа Академии наук, С.Д.Гуревичу?» И сам же за нее ответил: «Да, передавала». Затем следовал вопрос: «С.Д.Гуревич, вам такая-то передавала секретные документы, выкраденные ею из сейфа Академии наук?» И сам же отвечал за С.Д.Гуревича: «Да, передавала». И все это в темпе: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Моя приятельница никак не могла понять, что происходит, потом перебила следователя:

– Позвольте, какая же это очная ставка с Гуревичем, когда самого Гуревича нет?

– Как нет, вон он!

И следователь показал рукой за ее спину. Она обернулась. В углу – дверь открывалась в комнату так, что, когда она вошла, она не могла его видеть, – сидел Муля, вернее, можно было догадаться, что это был он. Свет из окна туда плохо доходил, да и Муля был мало похож на себя. Он сидел понурый, опустив голову, свесив руки между колен, сцепив пальцы. Он не поднял головы, так и продолжал сидеть молча, за все время очной ставки не проронил ни слова. Должно быть, он даже и не слышал, о чем говорил следователь, он был глуховат. Следователь продолжал задавать вопросы и ей, и ему, и сам давал ответы и за него, и за нее. Окончив, он предложил ей подписать протокол. Она не подписала, но подпишет потом, спустя несколько дней, ее заставят… Когда ее уводили, она сверлила Мулю глазами, но он продолжал сидеть все в той же позе и не взглянул на нее…

Его расстреляли в 1952 году, летом.

После 1952-го наступает год 1953-й! И начинается он страшно и постыдно, но, впрочем, – чему, чему только не были мы свидетелями! – этот год просто ударил по нас девятым валом, хотя шторм бушевал уже давным-давно. Развернув утренние газеты 13 января 1953 года, мы, уже вроде привыкшие ко всему, ужаснулись…

И этот достоверный, переписанный из газеты документ кажется таким немыслимым, таким недостоверным! Но, увы, все это было, было, было… От этого никуда не уйти!

Даже плакат был выпущен – убийцы в белых халатах: врач со шприцем в руке и зверским выражением лица. Спустя несколько месяцев, когда уже дали отбой и обвинение было официально отменено, я видела такой плакат в одном сельсовете, но на мое предложение снять его председатель сельсовета только махнул рукой, сказав: «Не эти, так другие будут. Не все ли равно! А плакат художественный, жалко снимать, и дыру как раз в стене закрывает!»

…До Али, до ее далекого сибирского селения на Енисее, газеты доходили с опозданием, и только 23 февраля, внимательно просматривая все статьи – то был главный и единственный источник информации (радио вещало местные новости), – она вдруг прочла такое, – что похолодела от ужаса: среди общих стандартных фраз о шпионах, диверсантах, врагах народа, врачах-убийцах, иудах, продавших родину за тридцать серебреников, ей бросилась в глаза фамилия: Гуревич С.Д.!.. Матерый троцкист, наемник американской разведки вовлекал людей в пагубную сеть шпионажа, выпытывал сведения, переправлял за рубеж секретные документы! Формулировки были те самые, и Аля все поняла!..

А год 1953-й разворачивался с некалендарной стремительностью: 4 марта было сообщено о болезни вождя, 6 марта – о его смерти, 7 марта – о новом руководстве страной. 4 апреля врачи – «убийцы, предатели Родины» – вернулись из тюрем домой…

«Дело врачей» было аннулировано. Сообщалось в газетах о неправильном ведении следствия с применением физического насилия. Отменялся указ Президиума Верховного Совета СССР от 20 января 1953 года о награждении орденом Ленина Лидии Тимашук, работавшей в Кремлевской больнице, чья «бдительность» якобы помогла раскрыть «злодеяния врачей». Это она написала разоблачающее письмо в ЦК и поспешно была за это награждена…

Потом новое правительство объявило амнистию. Амнистия касалась только уголовников. Берия перестарался, и уголовников было выпущено столько, что они захватывали поезда, грабили, убивали, терроризировали целые города. В Новосибирск, где большая часть их осела по дороге из лагерей, пришлось вызывать войска, чтобы навести порядок в городе. А в Пензе, куда я только что приехала от «Литературной газеты», каждое утро подбирали на улицах трупы. Милиции стало известно, что бывшие рецидивисты проиграли в карты какого-то московского корреспондента, а я была московским корреспондентом, и меня от греха подальше тут же выдворили обратно. На милицейском мотоцикле я была доставлена прямо к трапу самолета. Потом вдруг разнесся слух по Москве, что Берия не то убит, не то задушен, словом, Берии больше нет. Тиран номер два – пал!..