Я хмыкнул.

В Знаке разгоралась боль. Не так, как при прикосновении святого, не резко, постепенно, но Эммануилову печать заливало огнем.

Я обернулся. Отец Иоанн воздел руки к каменному своду и молился. Боль усилилась. Я прислонился к стене. Ступени узкие. Что будет, если я упаду на колени? Лестница не огорожена.

Руки Святого начали светиться тем же теплым солнечным светом, которым разгорался алтарь под ладонями Терезы. Боль стала нестерпимой. Я застонал и начал медленно сползать по стене. Жан подхватил меня под руку. Я замотал головой:

— Прекратите!

— Нет!

— Дима! Ладно, развяжи его.

Ремни разрезали, но я не почувствовал облегчения. Свет заполнил колодец. Я был внутри света. Боль вырвалась из Знака и заполнила все тело. Отломайся всухую! Наверное, это оно и есть.

С помощью Плантара я опустился на колени и привалился к стене — по внешней окружности ступени пошире. Инфернальный реквием из воя огня и звона клинков отдалился и почти затих для меня. Была только боль. Никогда мне не было так плохо. И непостижимым образом никогда мне не было так хорошо.

Я толком не понимал, что происходит: сквозь пелену боли снизу проникали крики, гул и звон мечей. Время застыло и растянулось в бесконечность.

Шум сверху, словно в колодец падает огненный поток.

Плантар медленно-медленно, как во сне, вынимает меч, наклоняется, трясет меня за плечо.

— Пьер, мы прорываемся! Встанешь и спустишься за нами. Как только мы уйдем — сразу станет легче. Сверху спускается войско Эммануила. — Он выпрямился, бросил Раевскому: — Дима! За мной!

И побежал вниз по лестнице. За ним Раевский и отец Иоанн, унося с собой золотое облако света.

Я оказался во тьме, и боль отпустила. Попытался встать и снова упал на колени. Слабость, как после долгой болезни.

Сверху слышался гул, и алые сполохи играли на стерах почти над моей головой.

— Пьер! — рядом стояла Тереза и протягивала мне пуку. — Вставай!

Я взял ее пальчики, боль в Знаке вернулась, но показалась булавочным уколом по сравнению с тем, что было.

Почти над нами, ступенях в десяти выше по лестнице, колыхнулись алые одежды джинна.

— Быстрей! — закричала Тереза и рванулась вниз.

У основания лестницы лежали мертвые и умирающие: сяни, джинны и люди. Спотыкаясь о мертвые тела, мы выскочили в дверной проем. Здесь было то же побоище.

Эммануил стоял посреди этого кровавого месива и опирался на Копье. По правую руку от него — Марк, по левую — Филипп и чуть позади — Мария. Ни джиннов, ни сяней больше не было.

Я услышал, как за нашей спиной с грохотом встала на место раскаленная скала двери, преграждая путь подкреплению Эммануила.

Чуть впереди меня стоял Плантар и отец Иоанн. По правую и левую руку от них — двое рыцарей: Раевский и чех Вацлав — все, только двое.

Эммануил окинул меня взглядом, заметил несвязанные руки, усмехнулся.

— И ты, Пьетрос! Значит, все-таки с ними.

И я мигом понял свое место в Дантовом Аду: на девятом круге, рядом с Брутом и Иудой, в одной из пастей Люцифера.

Марк и Филипп держали пистолеты, Нас всех, в отличие от них, огнестрельное оружие берет. Похоже, мы прорывались на собственный расстрел.

— Стреляйте! — холодно приказал Эммануил.

— Ложись! — крикнул Плантар.

Обе команды прозвучали почти одновременно.

Я упал за труп одного из сянёй, почти не надеясь, что это поможет, пули вполне могли пройти насквозь. Но нет! Они только звякнули по чешуе бессмертного и срикошетили вниз.

Я оглянулся.

Раевский закрыл собой отца Иоанна и упал вместе с ним. Димина рубашка окрасилась кровью. Прозвучал еще один залп по Плантару и Вацлаву. По-моему, Жан тоже был ранен.

Я понял, что следующего выстрела мы не переживем.

Отец Иоанн встал на колени и начал молитву. Раевский закрыл его собой. Время снова застыло, и на меня нахлынула боль. Краем глаза я увидел, как за спиной Эммануила застонала и упала Мария.

К Эммануилу медленно шла Тереза. Шла, не касаясь пола и мертвецов, лежавших вплотную друг к другу. Белые одежды летели и струились, и оставались чисты: ни капли крови.

Он усмехнулся.

— А-а! Привет тебе, белошвейка! Привет, гризетка! Милая Тереза, что увела у меня апостола. Видно, Всевышнего так достала твоя пошлая повесть, что он решил послать тебя ко мне, чтобы навсегда избавиться от автора.

Она промолчала. Эммануил рассмеялся.

— Думаешь, одолеешь меня? Попробуй!

Она подошла и взялась за Копье рядом с его рукой.

Он улыбался. Я уже видел эту улыбку Иоанна Крестителя Леонардо. Копье раскалилось. Солнечное сияние текло вверх, чередуясь с алыми струями огня. Древко потемнело и задымилось. С острия сорвалась молния и ударила в купол.

— Стреляйте! — бросил он своим апостолам.

Им было не лучше, чем мне, если не хуже. Филипп упал на колени и выронил оружие. Марк держался из последних сил, пистолет дрожал в его руке. Он выстрелил по Терезе. Она не заметила пуль.

— Не в нее, идиот! В старика!

Марк упал на колени, как и Филипп, но смог поднять пистолет и нажать на курок. В Иоанна он не попал, зато Раевский вздрогнул, обмяк и начал сползать на пол.

Потом пули летели вразброд, никому не причиняя вреда. Марк падал навзничь, механически расстреливая обойму.

Раздался грохот: в свод ударила вторая молния. Эммануил и Тереза так и стояли в центре, держась за Копье. Эммануил улыбался, гордо, с вызовом. Тереза на мгновение обернулась. Плотно сжатые губы. Взгляд воина.

И тогда поднялся Плантар. С трудом, тяжело дыша, рубашка в крови. Он закашлялся, пошатнулся, но сделал шаг. У нижней губы застыла капелька крови.

— Вот и король без королевства! — усмехнулся Эммануил. — Что, положил своих подданных, Иоанн Безземельный?

Жан не ответил, он был слишком занят тем, чтобы заставить себя сделать еще три шага. Тереза протянула ему левую руку. Он сжал ее в своей, шагнул к Господу и схватил Копье рядом с Терезой. Его дыхание стало ровнее, он выпрямился и улыбнулся в лицо своему врагу.

Мышцы на руке Жана напряглись, на тыльной стороне кисти выступили вены. Он пытался наклонить Копье к Эммануилу. Тот побледнел, улыбка превратилась в гримасу. Копье подалось и оторвалось от пола.

И тогда Плантар ударил. На лице Эммануила мелькнуло удивление, и больше я не видел этого лица, потому что он согнулся и начал падать. Тогда Жан выдернул Колье. Эммануил упал ничком. Черная одежда и белые кисти рук из-под мантии. Дрогнули и застыли.