Обри де Ринель на удивление легко сошелся с окружением английского короля. Когда ему это требовалось, он умел быть любезным и обаятельным, дамы находили его привлекательным, но шептались, что прибытие лорда Незерби в Акру не вызвало особой радости у его жены. Супруги жили раздельно, редко виделись, а в присутствии Джоанны Обри держался скованно, как бы даже смущенно, и старался избегать ее под различными предлогами. Но Джоанну это как будто устраивало, ее не видели огорченной, а со вчерашнего дня она вообще была весела, как птичка. На вечернем приеме у короля Ричарда она без устали пела, звонко смеялась и казалась такой счастливой, что окружающие только диву давались: давно ли дама Джоанна де Ринель была мрачнее тучи и никому не позволяла к себе приблизиться!

Вспоминая лучащуюся счастьем сестру, Уильям размышлял о том, что давным-давно не видел ее такой. Как не слышал и ее дивного пения. Вчера же Джоанна, взяв лютню, принялась петь, чтобы развеять печаль удрученного бегством союзника Ричарда. Это было поистине великолепно! Должно быть, музыкальный дар достался ей от отца — лорд Артур де Шампер также был превосходным исполнителем кансон и баллад. Лорд-трубадур — так прозвала его Элеонора Аквитанская. Вот и Джоанна такая же. Король даже расцеловал ее, когда она умолкла и затихли струны.

— Как сюзерен, я имею право целовать своих прелестных вассалок! — весело заявил он.

Джоанна не отстранилась. Значит, успокоилась и убедилась, что не заразна. Уильям мог бы развеять и последние сомнения сестры, сообщив, что ее любовник — вовсе не лазарит. Но на вопрос о том, кто он в действительности, по-прежнему не было ответа. Ассасин? Лазутчик Саладина или одного из эмиров? Во всяком случае он не был прокаженным, а личина лазарита понадобилась ему, чтобы оставаться неузнанным. Но зачем он скрывал лицо? Не потому ли, что он, Уильям, мог его опознать?.. И какова дерзость: негодяй угрожал покрыть позором доброе имя его сестры!

О встрече с мнимым лазаритом и ночном поединке Уильям не стал рассказывать Джоанне. Однако велел своим людям обшарить окрестности Темпла и весь город. Впрочем, обнаружить незнакомца так и не удалось. И как искать того, чьи приметы неизвестны. Рослый голубоглазый воин? Да их тысячи в Акре! Шрамы от ожогов слева на груди? Да, в этом кое-что было — половина крестоносцев ходят полураздетыми от жары, и такая отметина может броситься кому-нибудь в глаза. Его люди тщательно осматривали многих воинов, в особенности тех, за кого не могли поручиться их командиры. Тамплиеры обходили частные дома и монастыри, где обосновались крестоносцы, проверка коснулась даже братьев-госпитальеров.

Тщетно. И столь же бесплодными оказались поиски недавно сбежавших сарацинских невольников. Горожане охотно отвечали на расспросы, не сообщая ничего дельного, позволяли обыскивать их дома и хозяйственные постройки, угодливо кланялись и улыбались, но кто мог поручиться, что эти улыбки — искренние? За годы жизни в Святой земле Уильям научился не доверять местным жителям. Точно так же он не верил и в благородство Саладина. Король Ричард рассчитывал, что пленники-сарацины будут своевременно выкуплены, а тем временем лазутчики маршала в стане Саладина доносили, что нет никаких признаков, что султан готовится выполнить условие заключенного между воюющими сторонами договора.

И снова смех с той стороны, где расположились англичане.

— Похоже, мы уже можем покинуть эту адову сковороду, — весело воскликнул граф Лестер, разворачивая коня. За ним тронулась свита, качнулось и поплыло древко со львами Плантагенетов на алом полотнище.

— Милорд, пока еще вам надлежит оставаться здесь! — звучно потребовал де Сабле. — Вы не должны выказывать неуважение к королю Франции!

— Тут уж моей вины нет, раз он сам себя поставил в такое положение. Чего только о нем не болтают в Акре и в лагере за стенами.

Продолжая посмеиваться, граф напел песенку, сложенную английскими крестоносцами:

— Милорд Лестер! — возмущенно воскликнул епископ Бове, укоризненно тряся головой в пропотевшей камилавке. — Мне придется доложить королю Ричарду о вашем неподобающем поведении! Речь идет об августейшей особе!

Лестер с досадой поправил капюшон светлой накидки и, осадив коня, вернулся на место. Заняли прежние позиции и его спутники. На узкой полосе набережной из-за этого вышло некоторое замешательство, утомленный жарой конь под Обри де Ринелем заупрямился, и, успокаивая его, рыцарь оказался прямо перед своим родичем — маршалом де Шампером. Уильям холодно следил за его усилиями, а лицо Обри исказила гримаса неприязни и смущения. И все же, когда де Ринель уже отъезжал, маршал окликнул его:

— Милорд Обри!

За этим восклицанием последовал повелительный жест. Обри покорно приблизился. Он явно побаивался маршала, знавшего его позорную тайну.

— Мне надо переговорить с вами, милорд, — произнес по-английски де Шампер, отъезжая в сторону, где их разговор не могли слышать окружающие.

Не глядя на мужа сестры и машинально поглаживая гриву своей лошади, Уильям следил за кораблем короля Филиппа — тот уже разворачивался близ Мушиной башни.

Обри молча ждал с таким видом, словно вот-вот отдаст Богу душу от жары. Он ссутулился, свесил голову, а его длинные желтые волосы упали на лицо, скрыв его черты.

— Милорд Обри, я ничего не сообщил Джоанне, — начал маршал. — И никому другому. Что было — то прошло. Надеюсь, вы сумеете обуздать свои дурные наклонности и не дадите мне повода думать, что ваше заигрывание с молодым Лестером — нечто иное, нежели проявление дружбы, связывающей двух рыцарей.

Обри резко выпрямился, ударил себя кулаком в грудь и заговорил торопливым полушепотом: он-де уже принес покаяние, исполнил епитимью и теперь готов доблестью смыть свои грехи в бою. О нет, он не станет больше грешить и умоляет мессира Уильяма…

— Будет уместнее умолять святого Петра, когда вы окажетесь у врат рая, — прервал его речь тамплиер. — Я дал слово скрыть вашу постыдную тайну, и мне вполне достаточно, если муж моей сестры станет вести себя как благородный рыцарь, для которого честь так же свята, как и вера. Но я бы хотел просить вас быть внимательнее к вашей супруге. Ибо вы слишком явно избегаете ее…

— Ничего подобного! Это она держится со мной отчужденно. Я даже решил было, что ей стало известно от вас…

— Довольно! Не вынуждайте меня повторяться. Джоанна ничего не знает, и вы должны вести себя с ней как добрый супруг. Она ваша жена перед Богом и людьми, и ваш брак необходимо сохранить во что бы то ни стало. Будьте же с нею добры и приветливы. Ей здесь одиноко, и станет еще более одиноко после того, как ее покинут люди из Незерби. Ей будет не на кого опереться, кроме вас.

— С чего вы взяли, что ее саксы уезжают?

Маршал откинул капюшон, покрывавший его голову, и устремил пристальный взгляд на Обри де Ринеля. Тот отвел глаза.