— О господи, о господи, вы нас утопите!

— Осторожно! Осторожно, не сажайте больше сюда никого!

— Мистер Лоу, будьте милосердны! Будьте милосердны!

Лоу совсем не собирался быть милосердным. Спокойно и решительно он сказал:

— Продолжаем посадку. Скорее!

Но женщины никак не могли преодолеть страх перед ненадёжными шлюпками. Они неохотно поднимались со скамеек, подбредали к бортам и замирали, словно зачарованные, с выпученными обезумевшими глазами, сжимали и разжимали кулаки и звучно втягивали в себя ледяной воздух. Только одна дама, угловатая, как шкаф, тощая, как фонарный столб, и долговязая, как железнодорожная шпала, стояла чуть поодаль от других, молодцевато выставив руки, и разминала ноги, словно заправский спортсмен. Она стояла так уверенно, словно качка нисколько ей не мешала. Дама даже и не подумала о том, чтобы снять шаль, концы которой так и норовили обвиться вокруг её рук.

Глаза Лоу вспыхнули недобрым огнём, и он круто повернулся к бойкой пассажирке. Не успел никто и слова сказать, как офицер грубо сдёрнул шаль с головы дамы. Лиззи прищурилась. В соседней шлюпке несколько женщин потрясённо ахнуло.

— Это ведь мужчина! — залопотали они.

— Мужчина, мужчина, как есть мужчина!

— Что он тут делает?

— Ах, негодяй!

Молодой человек стыдливо сгорбился и прижал к груди шаль. Он аккуратно, неуверенно повернул в сторону Лоу голову и замер, как скованный преступник перед лицом судьи. Лоу смотрел на него полыхающими глазами, и сжатые в кулаки руки Лоу тряслись. Перед глазами Лиззи мелькнуло страшное воспоминание, и она пропищала из своей шлюпки:

— Пожалуйста, не стреляйте в него!

Лоу дрогнул, сжал кулаки ещё крепче и изо всех сил толкнул молодого человека в спину. Тот перевалился в соседнюю шлюпку, не издав ни звука, и женщины, что сидели кругом него, тотчас подобрали юбки и прильнули друг к другу, отстраняясь от него.

Разгневанный Лоу зычно скомандовал:

— Продолжаем посадку!

Женщины неуклюже мялись у бортов. Теперь качка усиливалась: казалось, будто Лиззи и её соседок качает на ладони, как игрушку, любопытный ребёнок той самой модницы-великанши. Волны мягко шумели, ударяясь о борт.

— Давайте, скорее! — потребовал Лоу и подошёл к одной из женщин. — Ну же!

Та испуганно поглядела на Лоу, мелко закивала и прыгнула в шлюпку так, словно именно этим и занималась всю жизнь. Постепенно свободные места заполнялись. Мужчины, способные держать вёсла в руках, переходили под начало Лоу в угнетающей тишине. Сам Лоу терял терпение: он подгонял пассажирок, подталкивал их и всё повторял:

— Скорее! Скорее!

На одну даму, что стояла в конце очереди, Лоу и вовсе сорвался.

— Прыгайте, чёрт побери, прыгайте!

Никто не попытался упрекнуть его. Перепуганные и окоченевшие, пассажиры повиновались без лишних слов и без раздумий.

Наконец, все они расположились в шлюпках, и Лоу замахал руками. Посадка была окончена. Лиззи с обеих боков сдавливали чужие тела, в ногах у неё примостилась худосочная рыжая девица. Женщины стучали зубами и отчаянно льнули друг к другу, белые негнущиеся пальцы растягивали на всех одеяла. Экипаж шлюпки, голубовато-бледный, трясся на носу и на вёслах. У мужчин были мрачные, вытянувшиеся, усталые лица. Их было так мало, что у вёсел то и дело Лиззи натыкалась взором на женщину. Они невозмутимо сидели, готовые к работе, словно бы в этом не было ничего удивительного. Слабый, неуверенный свет спускался с разодранного облаками холодного неба. Нос у Лиззи совсем закаменел и потерял чувствительность. Она старалась, отчаянно крутя запястьями, устроиться удобнее или уютнее, так, чтобы было тепло — но тепло это убегало от неё, тепло бросало её снова и снова. Рядом с нею кто-то звучно кашлял в кулак, одна женщина смотрела в небо застывшими глазами, и её пальцы механически двигались, будто перебирая невидимые чётки.

— Спаси и сохрани нас, господи…

Лоу продолжал командовать своими шлюпками. Лиззи подалась вперёд, впиваясь в него отчаянным, безумным взглядом. Лоу возвращался туда, где затонул «Титаник» — а на борту «Титаника» была Мэри. Её призрачное лицо застыло у Лиззи перед внутренним взором. Мэри грустно улыбалась ей и махала белой скрюченной рукой.

Лиззи дёрнулась, как будто сотня раскалённых болванок приземлилась к ней на голову. Хриплым голосом, сильным, глубоким и звучным, как у пастора перед началом службы, она вдруг закричала:

— Мистер Лоу!

Её воззвание положило конец шушуканью пассажиров. Дамы рядом с Лиззи дёрнулись и непроизвольно поморщились. Лиззи медленно поднималась со скамьи, расталкивая соседок локтями, поднималась, хотя её рыжеволосая соседка по-прежнему уютно сидела у неё в ногах, согревая ступни.

— Мистер Лоу! — повторила Лиззи срывающимся голосом.

Лоу повернул голову и взглянул на неё. Что отражалось в этом взгляде, Лиззи не могла сказать — но этот взгляд даровал ей надежду.

— Мистер Лоу! — сказала она в третий раз. — Пожалуйста, мистер Лоу… спасите мою сестру! Там моя сестра, её зовут Мэри… Джейн… Джеймс! Спасите мою сестру, пожалуйста, она ничего плохого никому не сделала, она осталась там, я знаю, я знаю, что она осталась!

— Тише! — шикнули на неё.

Лиззи подавилась шерстью шали и закашлялась. Её мгновенной слабости оказалось достаточно: тяжёлые, как гробы, холодные руки утянули её на прежнее место, дамы сдавили её ещё сильнее, и она даже не увидела, что Лоу ободряюще кивнул и тускло улыбнулся ей. Не слышала она и его обещания — и, как наверняка сказала бы Мэри, если бы оказалась здесь тоже, к лучшему, ведь люди далеко не всегда могли и хотели сдерживать своё слово.

Шлюпка пятого помощника Лоу отошла от их борта, и вода обеспокоенно зашептала, заволновалась кругом. Старший шлюпки прошёл на нос и сухо скомандовал:

— Налечь на вёсла!

Шлюпки выстроились неровной цепочкой. Одна за другой они продвигались вперёд, прочь от затонувшего «Титаника» и дальше в океан, почти касаясь носами кормы соседки. Мужчины и женщины, отдуваясь, навалились на вёсла, и шлюпка, в которой сидела Лиззи, мягко заскользила вперёд. Волны раскачивали её снизу, словно чьи-то нежные, заботливые руки, но эти руки были так велики, что и самое лёгкое их прикосновение казалось сильным и страшным. Шлюпка неловко подпрыгивала на волнах, Лиззи бросило от одного плеча к другому. Шаль, что на неё набросила заботливая опекунша, почти сползла у неё с груди, и холодный злой ветер беспрепятственно жалил её, то отступая, то с удвоенной силой и яростью накатывая вновь.

— Всё хорошо, милые, — шептала женщина, что отказывалась прыгать в шлюпку, и пассажирки, стуча зубами и растирая плечи, льнули к ней.

Холод уже не обжигал Лиззи, а, скорее, сдавливал. Она не могла вдохнуть полной грудью: в ней как будто ширился холодный обруч.