Дополнительное горючее все же удалось раздобыть, но через двадцать четыре часа запасы сжатого кислорода в баллонах, благодаря которому Лебран могла более или менее нормально дышать, почти иссякли.

Координатором полевого госпиталя был один из медбратьев. Его обязанностью было управлять потоком больных, проходящих через госпиталь, и он признался мне, что не знает, как поступить с Натали Лебран. Ее проблемы с дыханием могли быть вызваны хроническим заболеванием сердца, и нельзя было исключать, что ее потребность в кислороде будет постоянной. Координатор сказал, что, по его мнению, при ограниченном запасе кислорода было бы правильнее использовать его для оказания помощи больным, которым он был необходим лишь временно – например, тем, кто во время землетрясения получил травмы и нуждался в кислороде на время хирургической операции. В итоге координатор принял решение прекратить давать кислород Натали Лебран. «Хотя, конечно, для нее это все равно что смертный приговор», – сказал он мне.

Впрочем, он согласовал свое решение с главным врачом. Тот счел его правильным. По поводу Натали Лебран был разработан специальный план. Сначала ей должны были постепенно сократить подачу кислорода, после чего ее предполагалось перевезти в частично разрушенную местную больницу, где ее лечили раньше и где, по имевшейся информации, кислорода не было вообще.

Мнения самой Лебран при этом никто не спросил, ее даже толком не проинформировали. Женщине просто сказали, что ее переведут в одну из гаитянских больниц. В тот день, говоря со мной, она широко улыбалась и с надеждой говорила о будущем.

Но близился вечер, а никто так и не начал снижать подачу кислорода в легкие Лебран. Медперсонал госпиталя занимался пациентами с переломами, тяжелыми множественными травмами и ранами, а также двумя женщинами, которые одновременно начали рожать. Затем, вскоре после пяти вечера, кто-то вдруг полностью отключил кислородный концентратор, поскольку прибыли медики из 82-й воздушно-десантной дивизии Сухопутных войск США, которые и должны были перевезти Натали Лебран в одну из местных больниц.

Не зная, в чем состоял план медперсонала полевого госпиталя, они попытались успокоить пациентку. «Скажите ей, что о ней позаботятся, что ее просто переведут в другое место», – попросил один из военных медиков переводчика. Затем они погрузили женщину в военный «Хаммер», который использовался в качестве автомобиля «Скорой помощи». Но еще до того, как машина тронулась с места, один из военных врачей заметил, что у Лебран начались проблемы с дыханием. В машине имелся кислородный баллон, но медсестра полевого госпиталя заверила военного доктора, что болезнь пациентки носит хронический характер, а значит, в соответствии с результатами триажа, кислород ей не полагается.

Как только двери джипа захлопнулись, в салоне машины стало жарко и темно. Поездка оказалась тяжелой. Я сидела рядом с Лебран, которая, прислонившись к металлическому борту машины, кашляла и хватала ртом воздух. Кто-то из сотрудников полевого госпиталя дал ей ингалятор для астматиков. Думая, что он содержит кислород, женщина то и дела брызгала себе в рот лекарство из распылителя, но это ей нисколько не помогало. «Кислород! – хрипела она. – Кислород!» Пациентка прекрасно знала, в чем нуждалась.

Если исходить исключительно из утилитарных соображений, то решение не давать Натали Лебран кислород, возможно, было логичным. Но медработники, принявшие это решение, не захотели прямо сказать ей об этом и не находились рядом с ней в тот момент, когда оно выполнялось. Что ж, вынести смертный приговор проще, чем его исполнить.

Впрочем, если бы Лебран сообщили, что кислорода она не получит, а затем избавили от страданий, введя ей большую дозу морфия, такой выход вряд ли был бы лучше. Так или иначе, когда машина затормозила рядом с полуразрушенным зданием гаитянской больницы, оказалось, что там в качестве волонтера работает доктор Пол Ауэрбах, врач «Скорой помощи», который когда-то был одним из моих преподавателей в медицинском колледже. Он нашел где-то баллон, в котором еще оставалось немного кислорода, подключил к нему Лебран и всю ночь давал ей недорогие диуретики. Это позволило частично удалить жидкость из легких больной – так что, по крайней мере на какое-то время, она перестала остро нуждаться в дополнительном кислороде.

* * *

И на Гаити, и в Соединенных Штатах во время стихийных бедствий медикам приходится сталкиваться с одной и той же проблемой: как сообщить находящимся в сознании и понимающим, что происходит вокруг, больным или их родственникам, что им может быть перекрыт доступ к ресурсам, необходимым для поддержания их жизнедеятельности. На этот счет нет никаких инструкций или рекомендаций. В обычной ситуации легче избегать признания в том, что некоторые пациенты не получают жизненно необходимого для них лечения, а также уклоняться от поиска решений. Но во время стихийных бедствий это волей-неволей приходится делать. Через несколько лет после землетрясения на Гаити, когда ураган «Сэнди», бушевавший над Нью-Йорком, обрушился на больницу Белвью, эта проблема встала перед заведующей отделением неотложной помощи Лаурой Эванс. Она сообщила сотрудникам реанимации о возможном прекращении подачи электроэнергии. Это означало, что нужно было решать, кто из пациентов получит доступ к шести розеткам, которые будут функционировать даже в случае, если выйдут из строя больничные генераторы. Лаура Эванс изучила протоколы штата Нью-Йорк, касавшиеся распределения аппаратов ИВЛ в случае респираторной пандемии, рекомендовавшие исходить из оценки состояния пациентов и тяжести их заболеваний. В конце концов, отчаянно нуждаясь в четких критериях для принятия исключительно тяжелых решений, она решила по-своему интерпретировать инструкцию, которая еще толком не применялась и появление которой было вызвано событиями, связанными с ураганом «Катрина».

Эванс в срочном порядке созвала нечто вроде специальной комиссии. «Такие решения не может принимать один человек», – заявила она руководству больницы. В ее комиссию вошли профессионалы, у которых не было собственных пациентов. Благодаря этому они чувствовали себя относительно свободными при принятии решений, продиктованных нормами медицинской этики. «Если вы чей-то лечащий врач, – объяснила мне потом Эванс, – ваша работа, ваш долг состоит в том, чтобы отстаивать интересы своего пациента». Члены же комиссии могли принимать во внимание более широкий спектр факторов. В ее состав вошли не только врачи, но и эксперты по вопросам этики, а также медсестры. В то же время в ней не было родственников пациентов или их представителей.

Решения о том, кто будет подключен к шести электророзеткам, как и основания для этих решений, были доведены до всего медперсонала. Кто-то высказал свои возражения, но в конце концов все с ними согласились. И эти решения были выполнены: примерно за два часа был составлен список пациентов и завершено