С каждым гребком, с каждым вздохом Гиффорд ожидал боли от укуса или еще более сильной боли от крика Роан. Кто-то схватил его за руку: гончар замахнулся кулаком, но…

– Гиффорд! Гиффорд! – закричал Тэш. – Наконец-то!

– Здесь мелко, – проговорила Мойя, подавая руку Роан.

Гиффорд ощутил под ногами песок и камни. Вода доходила до бедер. Берег был совсем близко.

Они выползли на сушу и, тяжело дыша, рухнули на землю.

Хвала богам, добрались. Только вот куда именно?

Мокрая трава липла к подолу платья. До рассвета всего несколько часов. Персефоне не спалось; это плохо для нее самой, для Нолина, для ее народа. Она поднималась на холм в темноте, совсем одна. Лучше, чтобы никто не знал, особенно Нифрон. Ее муж крепко спал в своем шатре; он никогда не испытывал трудностей со сном.

Персефону пробрала дрожь. Она плотнее закуталась в плащ, вспоминая, в какой восторг пришла Роан, впервые увидев на фрэйской одежде пуговицу. Мысль пронзила ее, словно стрела.

Мне следовало пойти с ними. Но как? У меня Нолин, я – киниг. Возможно, если я повторю несколько раз, то сама в это поверю: все-таки у нас есть слабая надежда.

Пронизывающий ветер впивался в кожу, пробирал до костей. На открытом склоне холма, за час до пробуждения самых ранних пташек, Персефона была совершенно одна. Она годами чувствовала себя одинокой, но сейчас впервые оказалась в одиночестве. Все ее друзья ушли на болото. Впрочем, даже если бы и остались в лагере, она не решилась бы поговорить ни с Мойей, ни с Роан, ни с Брин.

Только он может меня понять.

Дракон по-прежнему неподвижно лежал на вершине холма. Персефона много раз поднималась к нему, но никогда не подходила так близко. Сегодня – особый случай: она намеревалась сказать нечто важное, пусть даже никто ее не услышит.

Киниг планировала приблизиться вплотную и прикоснуться к дракону. Увидев, что тот приоткрыл один глаз, замерла. Вертикальный зрачок то расширялся, то сужался, фокусируясь на ней, сам же дракон оставался неподвижным. Если бы у него дрогнула хоть одна чешуйка, Персефона умерла бы от страха. Один его размер внушал ужас: клыки длиной и толщиной с руку, а глаза – величиной с двери. То, что дракона сотворила Сури, просто не укладывалось в голове. А еще она разрушила город. Киниг видела это своими глазами. Сури всегда казалась странной, но не злой, а вот ее творение выглядело устрашающе. Черно-зеленая чешуя, удлиненные зрачки, огромные клыки – мистик явно создала не милого щеночка.

Зачарованная драконьим взглядом, Персефона словно приросла к месту. У нее не хватило духа сделать и шага.

– Они ушли. Мойя, Роан, Гиффорд, Брин, Тэш, Тэкчин, Дождь и… – Она нервно рассмеялась, – и даже Тресса. Кто бы мог подумать. – Сильный порыв ветра колыхнул траву. Персефона еле устояла на ногах, дракон не шевельнулся. – Они отправились спасать Сури. Она, наверное, уже в Эстрамнадоне. Скорее всего, фрэи ее убьют. Возможно, прямо сейчас ее пытают. Ты же знаешь, она мне как дочь. – Персефона потупилась. – Я ни разу ей этого не сказала, а зря. Надеюсь, она и сама догадывается. Вот так всегда: мы решаемся сказать кому-то важные слова, только когда уже слишком поздно.

Ее глаза наполнились слезами.

– Я даже не знаю, слышишь ли ты меня. Может, ты… совсем неживой, но я хочу сказать тебе то, чего не успела шесть лет назад. – Персефона шмыгнула носом. – Я пыталась. В ночь последнего штурма я послала за тобой Падеру. Следовало самой побежать к тебе со всех ног, только я была прикована к постели из-за раны… И потом, я надеялась, у нас еще будет время. Думала, скажу завтра. Откуда мне было знать?

Персефона посмотрела в огромный немигающий драконий глаз и прочла в нем ответ.

– Понимаю, ты считаешь меня виноватой. Справедливо. В любом случае… – Киниг снова шмыгнула носом, силясь вздохнуть. – Той ночью… я хотела сказать тебе… что в прошлый раз говорила неискренне и… и…

Персефона разрыдалась, закрыв лицо руками. С тех пор минуло больше пяти лет, для нее они промелькнули как одна минута. Киниг по-прежнему видела перед собой его лицо, его взгляд, полный боли. Он был Убийцей Богов, великим воином, но получил смертельный удар от раненой женщины, прикованной к постели и вооруженной лишь словами.

Выходит, он сделал это сразу после нашего разговора? Пошел к Сури и сам попросил? А может, она предложила, а он, не видя смысла жить дальше, согласился?

И добровольно отдал свою жизнь ради спасения человечества.

– Кто бы мог подумать, – сквозь слезы произнесла Персефона, – я назвала тебя себялюбивым, обвинила в том, что ты не думаешь о нас…

Не в силах стоять, она рухнула на колени.

Сури не сможет творить драконов, потому что другого Рэйта больше нет.

– Я люблю тебя, Рэйт. Прости меня за все.

Дракон моргнул, издав звук, будто встряхнули простыню.

Персефона удивленно взглянула на него, однако Гиларэбривн оставался бездвижным.

Платье промокло от росы. Ветер трепал волосы, хлопал полами плаща.

Я приняла неверное решение. А вдруг я поступила правильно? Что если бы Падера все-таки нашла его? Что если бы я была здорова и сама пришла к нему? Как бы он поступил, узнав правду о моих чувствах? Если бы он не принес себя в жертву, тогда бы все мы погибли. Не было бы Нолина. Гиффорд, вернувшись из Пердифа, обнаружил бы труп Роан. Брин и Тэш никогда бы не воссоединились, как и многие другие. Стоила ли его жизнь таких жертв?

Рэйт так не считал.

Персефона поднялась на ноги. До рассвета оставалось совсем мало времени. Мир неумолимо двигался навстречу неизведанному. Киниг не могла позволить, чтобы ее застали плачущей на Драконьем холме. Люди начнут задавать вопросы, и она может случайно выболтать правду.

– Рэйт, – сказала она, – то, что я говорила на твоих похоронах… это ложь. Я злилась. Мне было плохо. Я так по тебе тосковала. – Она вытерла слезы. – Не знаю, слышишь ты меня или нет, но если слышишь, пожалуйста, не думай обо мне плохо. Я не сказала этого, когда ты просил, но я любила тебя… и до сих пор люблю, и всегда буду любить. Пожалуйста, не держи на меня зла.

Персефона кое-как восстановила дыхание, повернулась и принялась спускаться по склону холма. Едва она успела сделать несколько шагов, как сзади раздался шорох.

Гиларэбривн поднял голову.

Киниг ахнула и застыла на месте от страха. Если бы дракон захотел, то мог бы убить ее множеством разных способов. Он открыл пасть, и сердце Персефоны замерло. Она представила, как чудище хватает ее зубами и заглатывает целиком. Дракон не напал. Долгое мгновение они смотрели друг на друга. Наконец, как только на небе появились первые лучи солнца, Гиларэбривн заговорил. Он произнес всего два слова, однако их хватило, чтобы Персефона упала на колени.