– Именно это.

– Да, дело серьезное, правда? Ну хорошо, я избавлюсь от приятеля. Встретимся в клубе в час дня.

Офицерский клуб в штабе особо опасных операций внешне выглядел более мрачным, чем столовые в транзитном лагере № 6 . Здание клуба строили для других целей. Стены были украшены керамическими портретами рационалистов викторианской эпохи, изображенных с бакенбардами, в капюшонах и мантиях. Клуб обслуживали жены и дочери офицеров штаба под руководством жены генерала Уэйла, которая распределяла обязанности так, чтобы молодые и красивые женщины и девушки находились не на виду, а где-нибудь на кухне или в кладовой. Помимо многого другого миссис Уэйл зорко следила за функционированием электрического кофейника. Если какая-нибудь красавица случайно оказывалась около бара, миссис Уэйл немедленно поворачивала краник и выпускала клубы пара, которые надежно скрывали красавицу от взоров офицеров. В меру своих возможностей миссис Уэйл противилась также и посещению клуба женщинами, но это удавалось ей не всегда. Она предпринимала все возможное, чтобы пребывание в клубе оказалось для них неприятным, и часто выговаривал им: «Вам не следует рассиживаться здесь. Офицерам приходится ждать из-за вас, а они ведь спешат на службу ».

Именно это она и сказала, когда Вирджиния уселась за столиком поудобнее, чтобы рассказать Кирсти о своих делах.

– О, миссис Уэйл, мы ведь только что сели.

– У вас было вполне достаточно времени, чтобы покушать. Вот ваш счет.

Безымянный подполковник – «освободитель» Италии – как раз в этот момент расхаживал в поисках свободного места. Он с благодарностью воспользовался освобожденным Вирджинией стулом.

– С удовольствием сварила бы эту суку в ее собственном соку, – сказала Вирджиния, выходя из клуба.

Они остановились в укромном уголке на улице, и Вирджиния рассказала о своем визите к доктору Паттоку. Выслушав ее, Кирсти сказала:

– Не волнуйся, дорогая. Я пойду и поговорю с ним сама. Он любит меня до безумия.

– Тогда поторопись с этим.

– Зайду сегодня же вечером, по пути домой. Я сообщу тебе, что он скажет.

Когда вернулась Кирсти, Вирджиния уже была в доме на Итон-терэс. Она сидела в нетерпеливом ожидании, ничем не занимаясь, в том же платье, которое носила весь день.

– Ну, – спросила она, – как дела?

– Давай-ка, пожалуй, выпьем что-нибудь.

– Плохие новости?

– Разговор оказался довольно неприятным. Джин?

– Что он сказал, Кирсти? Он согласился сделать?

– Нет. Он был ужасно, несговорчивым. Раньше я никогда не видела его таким. Сначала принял меня радушно, но, когда я сообщила о цели своего визита, он стал совсем другим. Начал разглагольствовать о профессиональной этике, сказал, что я склоняю его на совершение тяжелого преступления, спросил меня, обратилась ли бы я к своему управляющему банком с просьбой выдать мне чужие деньги. Я сказала, что обратилась бы, если бы была хоть малейшая надежда на то, что он сделает это. В результате он стал чуть-чуть добрее. Я рассказала ему все о тебе и о твоем финансовом положении. Тогда он сказал: «За малую плату никто такую операцию делать не согласится». Эти слова в какой-то мере выдали его. Я ответила: «Ну так что же? Вы же знаете таких врачей, которые делают подобные операции». А он мне: «О таких случаях обычно узнают в полицейских судах». Я в свою очередь сказала: «Могу держать пари, что вы знаете одного-двух врачей, которые еще не попались на этом деле. Ведь аборты делали, делают и будут делать. Мы обращаемся к вам просто потому, что ни Вирджиния, ни я никогда раньше не нуждались в этом». Потом я долго подлизывалась к нему, напомнила, как он всегда заботился, когда детей ждала я. Не думаю, что это было неоспоримо a propos[90], но, кажется, я все-таки несколько разжалобила его, и он стал мягче, ибо в конце концов сказал, что знает одного человека, который, может быть, поможет нам. Однако он тут же оговорился, что назовет мне этого человека не как врач, а как друг семьи. Надо заметить, что для меня он всегда был доктором, а не другом семьи. Он никогда не приходил в наш дом просто так, бесплатно; за каждый визит ему платили не менее гинеи. Но я не стала разговаривать с ним на эту тему, а только сказала: «Ну что ж, очень хорошо, напишите мне его адрес». И тут, Вирджиния, он буквально потряс меня. Он заявил: «Нет. Вы сами запишите его адрес», а когда я протянула руку, чтобы взять листок бумаги с его стола, он добавил: «Одну минутку!» – и, взяв ножницы, отрезал верхнюю часть бланка, на, котором были напечатаны его фамилия и адрес. «Так вот, – продолжал он, – я уже довольно давно не встречался с этим человеком и не знаю, продолжает ли он практиковать. Если ваша подруга хочет, чтобы ее приняли, пусть она возьмет с собой сотню фунтов ассигнациями. Это все, что я могу сделать для вас. И запомните, я в этом деле не участвую. Мне ничего об этом не известно. Вашу подругу я никогда не видел». И ты знаешь, Вирджиния, я так разнервничалась, что едва смогла записать адрес.

– А фамилию-то ты записала?

Кирсти достала из сумочки листок бумаги и вручила его Вирджинии.

– Брук-стрит? – спросила Вирджиния, взглянув на листок. – Это, наверное, где-то в Паддингтоне или в Сохо. И нет телефона. Давай посмотрим в телефонной книге.

Они нашли фамилию под соответствующим адресом, но, позвонив по указанному в книге телефону, получили ответ, что абонент недоступен.

– Я отправлюсь туда сейчас же, – сказала Вирджиния. С сотней фунтов можно и подождать. Надо посмотреть, каков он из себя. Ты, конечно, не захочешь поехать со мной?

– Нет.

– Мне хотелось бы, чтобы ты поехала, Кирсти.

– Нет. Меня от этого дела всю в дрожь бросает.

Вирджиния поехала одна. Такси на Слоан-сквер не оказалось. Она доехала до Бонд-стрит на метро и пошла дальше пешком, беспрестанно встречая на пути американских солдат. Брук-стрит когда-то была тихой фешенебельной улицей. Дойдя до того места, где должен был бы стоять разыскиваемый дом, Вирджиния увидела воронку от взорвавшейся здесь бомбы и множество мусора и обломков вокруг. Обычно в таких местах выставлялась надпись, в которой указывались новые адреса бывших жителей разрушенного дома. Вирджиния осмотрела участок, воспользовавшись своим электрическим фонариком, и прочитала на дощечке, что находившиеся по соседству фотография и шляпная мастерская переехали но таким-то адресам. Никаких объявлений о том, куда переехал подпольный акушер, не было. Возможно, он вместе со своими инструментами лежал где-нибудь под обломками.

Вирджиния находилась рядом с отелем «Клэридж» и, движимая старой привычкой, в отчаянии заглянула туда. Прямо перед ней, у камина, стоял лейтенант Пэдфилд. Она отвернулась, сделав вид, что не заметила его, и устало поплелась по коридору, выходящему на Дэйвис-стрит, но в тот же момент подумала: «Что за черт? Почему я начинаю избегать людей» – и, повернувшись назад, улыбнулась: