– Поделим пополам, – бормотал юноша. – По мне, очень даже справедливо. Половина вам, половина мне. Как вам такой расклад? Будем напарниками.

Тауфаре прикидывал в уме расстояние. Он может по-быстрому сбегать в Хокитику, предупредить доктора, нанять телегу или бричку какую-нибудь и вернуться самое раннее через три часа… но не поздно ли будет? Продержится ли парень? Сестра Тауфаре умерла от лихорадки и в последние свои дни очень походила на Стейнза сейчас: глаза яркие, оживлена – и вместе с тем слаба и безостановочно болтает невнятицу. Если он уйдет, малый, чего доброго, умрет. Но что он может сделать, даже если останется? Внезапно решившись, Тауфаре наклонил голову и произнес karakia[69]о выздоровлении недужного.

– Tutakina i te iwi, – нараспев читал он, – tutakina i te toto. Tutakina i te iko. Tutakina i te uaua. Tutakina kia u. Tutakina kia mau. Tenei te rangi ka tutaki. Tenei te rangi ka ruruku. Tenei te papa ka wheuka. E rangi e, awhitia. E papa e, awhitia. Nau ka awhi, ka awhi[70].

Тауфаре поднял голову.

– Это стихи такие? – спросил Стейнз, глядя на него во все глаза. – Что они значат?

– Я попросил, чтобы твоя рана зажила, – промолвил Тауфаре. – А теперь я схожу за лекарством. – Он снял наплечную суму, достал оттуда флягу и вложил ее в руки юноши.

– Это курево? – спросил раненый. Его бил легкий озноб. – Я-то к зелью в жизни не притрагивался, но оно вцепляется всеми когтями… точно в каждом пальце – по шипу, а сердце стянула удавка… и ты их все время чувствуешь. Зудят… зудят! Вы ведь не пожалеете для меня глотка дыма. Знаю, что не пожалеете. Вы славный парень.

Тауфаре сбросил с плеч шерстяное пальто и укутал раненому ноги.

– Вот подождите, я отыщу то дерево на земле маори, – настаивал юноша. – Отсыплю вам столько унций, сколько душе угодно. Вот только мне бы зелья… А вы к аптекарю пойдете? У меня у Притчарда счет открыт. Притчард – парень что надо. Вы его спросите. Я в жизни к трубке не притрагивался.

– Здесь вода, – промолвил Тауфаре, указывая на фляжку. – Попей.

– Вы чрезвычайно добры, – пробормотал юноша, снова закрывая глаза.

– Будь здесь, – твердо наказал Тауфаре, вставая. – Я пойду в Хокитику и расскажу, где ты. Я очень скоро вернусь.

– Мне б зелья малость, – прошептал Стейнз вслед уходящему. Глаза его оставались закрыты. – А как только вы вернетесь, мы пойдем поищем то золото. Или с курева начнем – да. Чтоб все как полагается. Эта жажда – как безответная любовь! Но разве любовь бывает безответной? Господи милосердный. Он сказал, лекарство. А еще маори!

Глава, в которой Су Юншэн навещает старую приятельницу, а Фрэнсис Карвер дает совет.

Су Юншэн, совершив свою пятифунтовую покупку в лавке Брантона, Соломона и Барнза, тотчас же залег на дно. Хозяин лавки, зарядивший для него оружие, явно что-то заподозрил, хотя банкноту принял безропотно. Он проводил покупателя до двери; шагая прочь, А-Су дважды оглянулся через плечо: тот все еще стоял на пороге, набычившись и скрестив руки на груди. Китаец покупает револьвер за наличные, выкладывает разом всю сумму, отказывается заплатить больше, чем ровно пять фунтов, да еще просит, чтоб оружие тут же зарядили? Такие подозрения при себе не держат. А-Су отлично понимал, что не успеет он дойти до угла Уэлд– и Танкред-стрит, как слухи стремительно распространятся по всей округе. Надо было где-то схорониться до заката, а потом, под покровом ночи, он проберется к самой дальней спальне на первом этаже гостиницы «Корона».

Но в Хокитике не было никого, кому бы А-Су доверял настолько, чтобы попросить о помощи. Уж конечно, не Анне, теперь – нет. И не Мэннерингу. И не Притчарду. А с прочими участниками тайного совета в «Короне» он даже знаком не был, кроме как с А-Цю, который, конечно же, сейчас в Каньере, землю лопатит. Китаец прикинул, не снять ли комнатушку в какой-нибудь сомнительной харчевне в восточной части города и, скажем, даже заплатить за неделю вперед, чтобы скрыть свои истинные намерения… но даже тогда анонимности ему никто не гарантирует; не факт, что хозяева не пойдут чесать языками. Его присутствие в Хокитике в понедельник утром не прошло незамеченным, даже если не брать в расчет сплетни и толки. На чужую сдержанность лучше не полагаться, решил китаец. Он надумал пойти с револьвером в переулок, что вел параллельно между Ревелл-стрит и Танкред-стрит: этот изрытый колеями проход соединял участки на задворках складов и гостиниц Ревелл-стрит, что выходили на запад, и участки на задворках хижин на Танкред-стрит, что смотрели на восток. Там удалось бы с легкостью спрятаться от посторонних глаз, причем переулок находился практически в центре города и войти и выйти в него можно было с любой стороны. И, что самое замечательное, заглядывали туда разве что торговцы да почтальоны, обслуживающие гостиницы.

На задворках склада вина и крепких спиртных напитков А-Су нашел неплохое укрытие. К уборной был прислонен лист рифленого железа, образующий что-то вроде односкатного навеса, открытого с обоих концов. Со стороны переулка его заграждал пышный куст новозеландского льна, а со стороны заднего фасада торгового склада – насос для откачки. А-Су забрался в треугольную «нору» и устроился там, скрестив ноги. Три часа спустя он все еще сидел в той же позе, когда по Ревелл-стрит пробежал мистер Эверард, громко извещая глашатаев о том, что Джордж Шепард выдал ордер на арест некоего китайца.

При этих словах А-Су задрожал всем телом. Теперь не приходилось сомневаться, что Фрэнсис Карвер предупрежден. Но у А-Су было преимущество, о котором Карвер, конечно же, не подозревал: благодаря откровенности Уолтера Мади он знал доподлинно, где искать Карвера и когда. Ордер там или не ордер, но Джордж Шепард пока что его не арестовал! А-Су прислушивался до тех пор, пока крики на Ревелл-стрит не стихли, а затем, улыбаясь краем губ, закрыл глаза.

– Ты чего тут забыл?

А-Су вздрогнул.

Прямо над ним, упершись ладонью в дверь уборной, нависал неопрятный юнец лет двадцати пяти, в просторном пиджаке и рубашке без воротника.

– Тут тебе не ночлежка, знаешь ли, – нахмурился юнец. – Это частная территория. Принадлежит мистеру Чесни. Тут нельзя отсиживаться как у себя дома.

– Ты с кем разговариваешь, Эд? – донесся голос со склада.

– Тут китаеза какой-то – просто сидит себе. Рядом с уборной.

– Кто-кто?

– Да китаец.

– Ему сортир, что ли, занадобился?