В действительности весной — летом 1939 года Борис Михайлович предупреждал Главвоенсовет не о сложностях войны с финнами, а о том, что кампанию в Суоми необходимо провести в сжатые сроки. Если операция затянется, возникнут политические осложнения с западными державами (Антантой), которые могут выступить на стороне финнов, что в итоге произошло. Вот об этом и вел речь Сталин в разговоре с Шапошниковым. Но почему все-таки сняли Шапошникова? Прежде всего, Сталин действительно решил поменять всю ворошиловскую команду полностью. Кроме того, Коба решил дать пост начальника Генерального штаба практику, имевшему опыт проведения крупномасштабной наступательной операции, коим, на его взгляд, и являлся Мерецков. Шапошников в сентябре 1940 года принес не то, что хотел получить от него Сталин. Когда генсек потребовал у Генштаба план войны с Германией, Шапошников без всякой задней мысли предоставил вождю план прямого столкновения с немцами на западном фронте «севернее реки Сан», то есть в Прибалтике, Восточной Пруссии, Белоруссии и Польше. Но у Сталина тогда уже имелись стратегические контуры собственного последнего плана «большой войны», направленного на захват вожделенных черноморских проливов. Основные черты этого замысла и легли позже в основу сперва «январского» плана Мерецкова, а затем и операции «Гроза».

Официальная версия гласит, что СССР в июне 1941 года готовился обороняться от агрессии. Суворов вполне обоснованно утверждает, что Сталин готовился наступать, только, если верить Виктору Богдановичу, выходило, что Иосиф Виссарионович готов был к битве с немцами «стенка на стенку». Мало того, он всерьез рассчитывал на сокрушительную победу в расчете на внезапность, которая позволит упредить готового, в свою очередь, к удару противника. При этом обе стороны (и «патриоты» и «агент вражеских спецслужб») не могут правдоподобно объяснить тот факт, что главная группировка советских войск располагалась не в Белоруссии (на традиционном направлении главного удара), а на Украине. Официальная версия гласит, что сие была стратегическая ошибка Сталина, неверно оценившего замыслы противника и решившего, что немцы будут наступать на юге, а не в Белоруссии. Суворов же утверждает, что Сталин опять-таки хотел лишить рейх румынской нефти и тем самым автоматически выиграть войну. Как будто вермахт ответным ударом не мог вернуть все месторождения себе, не говоря уже о том, что немцы могли попросту не позволить Сталину захватить румынскую нефть, сконцентрировав на своем юго-восточном фланге достаточное количество войск.

С самого начала было ясно, что открытый бой — это не по-сталински, не по-византийски. Как правильно отметил Суворов: «Сталин — урка», именно поэтому он скорее предпочел бы ударить немцам в спину, чем драться с ними лицом к лицу. Мы уже видели, как он за спиной у Германии норовил стянуть у Антанты необходимые ему территории. После блицкрига на западе «вождь народа» вообще предпочел бы не связываться с Германией, ибо уже прекрасно понял, что то, что умеет на сегодняшний день вермахт, РККА делать совершенно не в состоянии. Финская кампания открыла на это глаза. Однако ситуация осенью 1940 года сложилась таким образом, что война за Босфор и война с Германией означали одно и то же. Гитлер стал у Сталина поперек дороги. Как же быть? Совершенно очевидно, что Сталину сейчас очень хотелось бы повторения ситуации мая — июня 1940 года, когда немцы стояли к Красной Армии спиной. Но после разгрома Франции рассчитывать на материке было практически не на кого. Кто же мог заставить вермахт повернуться спиной к РККА? К тому же Сталин еще не утратил надежду на то, что фюрера удастся уломать дипломатическими средствами, дружба будет восстановлена и все вернется на круги своя.

«Вернемся, однако, к плану по отражению агрессии. Как нам рассказал К.А. Мерецков, при его рассмотрении И.В. Сталин, касаясь наиболее вероятного направления главного удара потенциального противника, высказал свою точку зрения. По его мнению, Германия постарается направить в случае войны основные усилия не в центре того фронта, который… возникнет по линии советско-германской границы, а на юго-западе, с тем, чтобы прежде всего захватить у нас наиболее богатые промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы. В соответствии с этим Генштабу было поручено переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки наших войск на Юго-Западном направлении.

Требовалось в предельно сжатые сроки выполнить весь объем той колоссальной работы, который бьгл связан с этим. Маландин, Анисов и я были обязаны не позднее 15 декабря закончить разработку всех соответствующих вопросов, касавшихся Наркомата обороны и Генерального штаба, проблемы, связанные с Наркоматом путей сообщения, а также определить задания соответствующим военным округам, с тем чтобы с 1 января 1941 года командование и штабы округов могли приступить к разработке окружных планов» [14, с. 93].

Так что же, выходит, что Суворов прав, и Сталин собирался биться с Адольфом «грудь в грудь», нанося свой главный удар в Румынии? Не будем торопиться с выводами. Лучше вернемся к интереснейшим событиям поздней осени 1940 года, которые откроют глаза на истинные сталинские планы даже нашим закоренелым оппонентам.

«Исключительно напряженной была в те месяцы и дипломатическая деятельность. 7 ноября 1940 года… генерала В.М. Злобина… и меня вызвали к С. К. Тимошенко. Нарком сообщил нам, что в ближайшие дни, по решению правительства, нам надлежит отправиться в составе правительственной делегации в Берлин в качестве военных экспертов и что необходимые указания мы получим непосредственно от главы делегации. Возглавил ее Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел В.М. Молотов. Инициатором поездки был Берлин.

Специальным поездом, шедшим вне расписания, делегация выехала 9 ноября… Утром 12 ноября состав прибыл в Берлин. На Ангальтском вокзале нас встретила группа государственных деятелей Германии во главе с министром иностранных дел Риббентропом и генерал-фельдмаршалом Кейтелем… В тот же день глава делегации в сопровождении советского посла в Берлине, наших переводчиков и Риббентропа отправился в здание имперской канцелярии для встречи с Гитлером.

Как мы вскоре узнали, Гитлер попытался вовлечь советскую делегацию в грязную игру, предложив обсудить провокационный план «раздела мира» между Германией, Италией, Японией и СССР. Отвергнув политические инсинуации, Молотов потребовал конкретных ответов на наши вопросы о политике Берлина в Центральной и Юго-Восточной Европе и целях Германии в Финляндии и Румынии. Не найдя общего языка, стороны разошлись…Состоялась вторая встреча с Гитлером. И она не дала никаких результатов.

Вечером 13 ноября Риббентроп принимал у себя на Вильгельмштрассе В.М. Молотова. Не удалось и здесь договориться.

Следующим утром мы покидали Берлин. Позднее, всему миру стало известно, что уже 5 декабря Гитлер, рассмотрев «план Отто» (план нападения на СССР), одобрил его в принципе, а 18 декабря подписал «план Барбаросса» со сроком готовности нанести удар по СССР 15 мая 1941 года» [14, с. 95–97].

Впервые познакомившись в свое время с этим свидетельством Василевского о ноябрьской встрече Молотова с Риббентропом и Гитлером в Берлине, я понял, насколько важно узнать, о чем в действительности шла речь на этой встрече (ибо совершенно очевидно, что сентенции Александра Михайловича «о попытках втянуть СССР» в непонятную «грязную игру» не более чем пропагандистский штамп). Ведь это была последняя встреча бывших союзников на высшем уровне перед тем, как вермахт, ранним утром 22 июня 1941 года, форсирует Буг. На этой встрече в Берлине должны, просто обязаны были говорить о конкретных вещах без всякой задней мысли, о том, что в эти роковые для двух государств дни привело «красный» СССР и «коричневый» рейх к окончательному разрыву. Сталин, если он действительно хотел договориться с Гитлером, просто обязан был перестать, наконец, «темнить» и приоткрыть своему контрагенту хотя бы краешек своих истинных замыслов и желаний, а иначе как и о чем можно было договариваться?!