В этом рассуждении, как и в книге «Справедливость для ежиков», Дворкин определяет смысл жизни как, в первую очередь, эстетическую категорию: жизнь должна быть морально и этически прекрасной – и, главное, ни в коем случае не пошлой. Забота о центральном месте ценностей роднит его с Томасом Нагелем, но это, пожалуй, и все, чем они схожи. Как мы уже заметили, гораздо больше общего у Дворкина с Нозиком.

Путь к мышлению нового типа открыл для нас Юрген Хабермас. С Рорти, Дворкином и Хилари Патнемом он согласен в том, что мы сейчас живем в мире «интерсубъектной приемлемости» знаний друг друга – того, что Хилари Патнем называет «гарантированной возможностью утверждений», основанной на естественнонаучной парадигме мира. По словам Хабермаса, нашей независимости угрожает не умножение числа ролей в современной жизни, а то, что нынешние роли требуют большей социальной сплоченности, и для того, чтобы жить полной жизнью, нам необходимо представление об индивидуации, «в которое войдет утраченное понятие независимости и способности быть собой». На его взгляд, важнейшие перемены принес не Ницше, а Руссо, впервые высказавший мысль, что в поисках истины следует обращаться не к богу, а к «ничем не стесненному общественному мнению». Для него не существовало трансцендентальной перспективы – лишь множество частных точек зрения. Прогресс исходит из «свободного согласия в диалоге», из того, что Дьюи называл «цветами жизни, растущими без принуждения».[864]

Однако Хабермас отметил еще две важные вещи. Во-первых, нам не стоит мыслить себя как «Я» – скорее, как «себя», «себе», «собой». Это означает, что наша индивидуальность не существует в отрыве от окружающего мира: даже если мы этого не сознаем или этим не довольны, – мы окружены нормами. Лишь осознав существование этих норм, мы можем освободиться от их власти и достичь независимости.

Во-вторых, он доказывает, что фальсифицируемость науки не менее важна, чем ее теоретические прорывы и технологические достижения. В науке важно «последовательное рассуждение», процесс понимания методом проб и ошибок. Это звучит как отказ от описанного выше (религиозного) отношения к жизни, «призывающего нас погрузиться в интуитивное восприятие вселенной». Снова и снова философы задают один и тот же вопрос: «Как соотносятся между собой единое и множество, конечное и бесконечное?» Вот ответ: «Космологическая идея играет роль методологического принципа полноты: она указывает нам на цель – создание единого и систематизированного знания».[865] Победа единого над множеством – вот, по Хабермасу, важнейшая сторона метафизического мышления и, как правило, важная тема и в религии.

Даже идеализм, по его мнению, восходит к «единому» – и, следовательно, метафизическое сознание воспринимает «простые феномены» как вторичные. «Трансцендентальные уникальности вносят во множественность истории, языка и культуры синтез и единство»; это, по мнению Хабермаса, и есть то, что удерживает нас на месте и не дает двигаться вперед. Поэтому важным шагом вперед становится постметафизическое мышление.[866]

В своей книге «Между натурализмом и религией» Хабермас говорит о проблемах того, что называет «постсекулярным миром». Он считает, что вера в архаические религиозные учения осталась в прошлом; однако идеологическое напряжение, подрывающее гражданское согласие по всему миру, и готовность использовать религию в политических целях, лишь возрастают. Хабермас отмечает, что со времени падения Берлинской стены и сопутствующих перемен в 1989–1990 годах религиозные традиции и общины приобретают все большую политическую значимость и что особенно острые проблемы и споры возникают вокруг религиозных законов о семье. По его мнению, об отношениях между религией и светским обществом в современном государстве давно пора поговорить начистоту.

Довольно воспринимать разум как нечто трансцендентное: закон и порядок современного государства должны быть основаны на общем здравом смысле, на аргументах, в равной мере доступных каждому. Церковь необходимо отделить от государства; религиозные традиции должны смириться с нейтралитетом государства в отношении религиозных вопросов и практик; всем нам пора признать, что быть законопослушными гражданами – первейший наш долг, превосходящий все иные обязательства. Дальше Хабермас переходит к более спорным тезисам: «Люди не должны публично высказывать и защищать свои позиции на языке религии (даже если не могут найти адекватного «перевода на светский язык»)», и – не менее спорное утверждение: «Вера и разум – лишь разные формы догматизма».[867]

Хабермас приводит аргумент, который обычно считают у него самым оригинальным: хотя разногласия между верующими и сторонниками светского общества «не могут быть разрешены на когнитивном уровне», религии куда более рациональны, чем полагают атеисты, и сторонники светского общества должны это признать. «В наше время религиозные традиции выполняют специфическую задачу – дополняют то, чего нам [в жизни] недостает. Они поддерживают в нас чувствительность к неудачам и страданиям. Они помогают нам не забывать о тех сторонах личных и общественных отношений, в которых прогресс разума и культуры ведет нас лишь к погружению в глубины отчаяния».

Развивая свою мысль, Хабермас утверждает, что понятия независимости, индивидуальности, свободы, солидарности, вдохновения – все родились в недрах религий; что в речах и деяниях пророков и святых мы и сегодня можем найти уроки преодоления слабостей человеческой природы; что идея откровения всего лишь «сокращает путь к распространению рациональных истин»; что благочестие вполне рационально – оно помогает верующему вести себя достойно. Более того, по его мнению, трансцендентность – это не что иное, как попытка спустить «точку зрения бога» в наш мир; религии предлагают свои истины в доктринальной форме, чтобы сделать их доступными для людей; естественные науки и современное светское мировоззрение – результат интеллектуальной истории человечества, «в которой религии составляют неотъемлемую и важнейшую часть».[868]

По мнению Хабермаса, на это стоит обратить внимание по двум причинам. Во-первых, если представители разных религий признают их общее происхождение, им станет гораздо легче относиться друг к другу терпимо. Во-вторых, религиозным людям в современном обществе приходится приспосабливаться к светскому государству, и из-за этого они несут на себе «когнитивное бремя», светским гражданам неведомое. Поэтому, чтобы сравнять счет, Хабермас предлагает светским людям признать, что мы сейчас живем в постсекулярном обществе, и тоже взвалить на себя когнитивное бремя: «В соответствии со стандартами просвещения, требующими сознавать и критически оценивать собственные ограничения, светские граждане [должны расценивать] свою неготовность согласиться с религиозными концепциями именно как несогласие, которого естественно ожидать». И религиозному, и светскому гражданину нужно научиться понимать друг друга.