Клеопатра не хотела слушать совета относительно наград, которые собиралась раздавать сама. Вместо простого венка из дубовых листьев за храбрость, которым награждался воин, спасший жизни товарищей и удержавший свои позиции до конца боя, человек оказался награжден золотым шлемом и кирасой, которые преподнесла ему некрасивая маленькая женщина с чуть выпученными глазами, да при этом еще и поцеловала его!

— Где мои дубовые листья? Дай мне дубовые листья! — потребовал солдат, очень оскорбленный.

— Дубовые листья? — засмеялась она, словно колокольчик зазвенел. — О, дорогой мой мальчик, глупая корона из дубовых листьев вместо золотого шлема? Будь же благоразумным!

Он швырнул золотые доспехи в толпу и немедленно ушел в армию Октавиана, такой сердитый, что боялся убить ее, если останется. Армия Антония не была римской армией, это было сборище танцовщиц и евнухов.

— Клеопатра, Клеопатра, когда ты научишься? — с болью вопрошал Антоний той ночью, после того как закончилось это смешное представление и александрийцы разошлись по домам, удовлетворенные.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты опозорила меня перед моими людьми!

— Опозорила? — Клеопатра выпрямилась и приготовилась к собственной битве. — Что ты имеешь в виду?

— Это не твое дело — устраивать военные праздники, соваться в mos maiorum Рима и давать солдату золото вместо дубовых листьев. И надевать на римских солдат наручники. Ты знаешь, что сказали эти пленные, когда я пригласил их присоединиться к моим легионам? Они сказали, что предпочтут умереть. Умереть!

— О, ну, если они так хотят, я это сделаю!

— Ничего подобного ты не сделаешь. Последний раз говорю, женщина: не суй нос в дела мужчин! — взревел Антоний, дрожа. — Ты превратила меня в сутенера, в saltatrix tonsa, которая ловит клиента у храма Венеры Эруцины!

Ее гнев мгновенно угас. Рот открылся, глаза наполнились слезами. Она взглянула на него с искренним отчаянием.

— Я… я думала, ты захочешь этого, — прошептала она. — Я думала, это повысит твое положение, когда твои рядовые солдаты, центурионы и трибуны увидят, как велики будут награды, если мы победим в этой войне. И разве мы не победили? Ведь это была победа?

— Да, но маленькая победа, небольшая. И ради Юпитера, женщина, оставь золотые шлемы и кирасы для египетских солдат! Римские солдаты предпочитают венец из трав.

И они разошлись, чтобы поплакать, но поплакать по разным причинам. Наутро они поцеловались и помирились. Не время было ссориться.

— Если я поклянусь моим отцом Амуном-Ра, что не буду вмешиваться в твои военные дела, Марк, ты согласишься на решающую битву? — спросила она с ввалившимися от бессонницы глазами.

Ему удалось выдавить улыбку. Он притянул ее к себе и вдохнул опьяняющий запах ее кожи, этот мягкий цветочный аромат, который давал иерихонский бальзам.

— Да, любовь моя, я дам свой последний бой.

Она напряглась, откинулась, чтобы посмотреть на него.

— Последний бой?

— Да, последний бой. Завтра на рассвете. — Он глубоко вздохнул, посуровел. — Я не вернусь, Клеопатра. Что бы ни случилось, я не вернусь. Мы можем победить, но это будет единственная битва. Октавиан уже выиграл войну. Я хочу умереть на поле сражения, как храбрый воин. Таким образом, римский элемент исчезнет, и ты сможешь иметь дело с Октавианом самостоятельно, уже без меня. Ему мешаю я, а не ты. Ты — иноземный враг, с кем он может обойтись так, как это делает римлянин. Он может потребовать, чтобы ты шла в его триумфальном параде, но он не казнит ни тебя, ни твоих детей от меня. Я сомневаюсь, что он позволит тебе править Египтом, а это означает, что после его триумфа он заставит тебя и детей жить в италийском городе-крепости, например в Норбе или Пренесте. Очень удобно. И там ты можешь ждать возвращения Цезариона.

Лицо ее побелело, весь цвет сконцентрировался в ее огромных глазах.

— Антоний, нет! — прошептала она.

— Антоний, да. Вот чего я хочу, Клеопатра. Ты можешь запросить мое тело, и он отдаст тебе его. Он не мстительный человек. Все, что он делает, целесообразно, рационально, тщательно продумано. Не лишай меня шанса достойно умереть, любовь моя, пожалуйста!

Слезы жгли, стекая по щекам в уголки рта.

— Я не лишу тебя шанса умереть достойно, любимый. У меня есть только одна просьба — последняя ночь в твоих объятиях.

Он поцеловал ее и ушел на ипподром, чтобы подготовиться к сражению.

Без всякой цели, уже мертвая внутри, она прошла по дворцу к двери, которая вела через пальмовый сад в Сему, как всегда в сопровождении Хармиан и Ирас. Они не задавали вопросов, в этом не было необходимости, после того как они увидели лицо фараона. Антоний собирался умереть в сражении. Цезарион уехал в Индию. И фараон быстро приближалась к тому неясному горизонту, который отделял живой Нил от царства мертвых.

Придя к своей гробнице, она велела рабочим, все еще трудившимся на половине Антония, чтобы все было готово для принятия его тела завтра к наступлению сумерек. Сделав это распоряжение, она постояла в маленькой прихожей, глядя на большие бронзовые двери, потом повернулась и посмотрела в самый дальний конец ее собственных комнат, где стояла великолепная кровать и ванна, угол для ее туалета, стол и два кресла, рабочий стол, на котором лежала тончайшая папирусная бумага, тростниковые перья, чернильницы, кресло. Все, что фараону может понадобиться в той, другой жизни. Она вдруг подумала, что помещение оборудовано так, что и сейчас она, фараон, может жить в нем.

Это не давало ей покоя. Она была словно загнана в клетку, не в состоянии что-то сделать. С одной стороны, смерть Антония, с другой — решение Октавиана относительно ее и ее детей. Она должна спрятаться! И прятаться до тех пор, пока не узнает, какое решение примет Октавиан. Если ее найдут, то возьмут в плен, посадят в тюрьму, а ее детей, наверное, сразу же убьют. Антоний утверждал, что Октавиан милосердный человек, но для Клеопатры он был василиском, смертельной рептилией. Конечно, он хочет, чтобы она участвовала в его триумфальном параде. Следовательно, мертвая царица зверей — это последнее, чего он хотел бы. Но если она сейчас покончит с собой, ее дети, без сомнения, будут страдать. Нет, она не могла убить себя, пока не сделает так, чтобы ее дети были в безопасности. Цезарион еще не достиг гавани в Аравийском заливе. Пройдет несколько дней, прежде чем он отплывет в Индию. Что касается детей Антония, она — их мать, и существует невидимая сила, которая навечно соединяет женщину и ее детей.

Взглянув на кровать, она подумала вдруг: а почему бы не спрятаться в гробнице? Конечно, сейчас в нее можно войти через отверстие, но, прежде чем Октавиан прикажет своим людям войти, она закричит в переговорную трубу, что если они это сделают, то найдут ее умершей от яда. Такой смерти Октавиан ей не простит. Все его многочисленные враги будут кричать, что это он отравил ее. Но она должна оставаться живой до тех пор, пока не сможет заставить его поклясться, что ее дети будут жить и не будут зависеть от Рима. Если хозяин Рима откажется, она отравит себя публично и так ужасно, что бесчестье ее смерти навсегда разрушит его политический образ.