Возразить на справедливый упрёк Маштакову было совершенно нечего. Сопоставив фамилию и должность, он догадался, что перед ним свидетель по его делу, не явившаяся в мировой суд в связи с занятостью по работе. Развалы бумаг на столе, стульях и даже на полу наглядно подтверждали уважительность неявки.

На рабочее место Маштаков вернулся в половине четвёртого, в связи с чем, заслужил выговор Нины Андреевны.

— Отпрашивался до обеда, а приехал когда? По кинам, что ль, шастал? Мне прикажешь тут одной пластаться? Купил, чего я говорила? Давай сюда! Какую вермишель я тебе велела купить? А ты какую купил? Сдача где?

Обвинения были необоснованные, но Миха отказался от защиты и от последнего слова. Переоделся и взялся за работу. В его отсутствие привезли и свалили возле гаража машину дров. Поленья надлежало перетаскать за баню под навес и там аккуратно уложить. Монотонный физический труд идеально подходил для того, чтобы отвлечься от сонма образов, рожденных городскими встречами.

Среда пролетела в заботах по хозяйству. Видя, что новый смотритель не покушается на её лидерство, горничная проявила благосклонность. Зачислила на довольствие.

— Можешь сам себе стряпать, можешь со мной харчеваться. Я себе здеся готовлю, здеся плита хорошая. Не пригорает на ней. Чего так смотришь? Мне Леонид Юрьич разрешил!

Миха выбрал индивидуальный вариант. Общение с болтливой женщиной и без того утомляло.

Вечером он снял с полки толстый сборник «Исход Русской армии генерала Врангеля из Крыма». Открыл на воспоминаниях корниловца Левитова. Описываемые им события, известные историкам гражданской войны, как Заднепровская операция, происходили в конце сентября 1920 года.

Чтение взволновало. Миха жадно и оттого неряшливо курил, соря пеплом на книжку. Когда замечал, порывисто сдувал серые невесомые комочки со страниц на колени.

Хорошим русским языком, не злоупотребляя военными терминами, летописец Корниловского ударного полка рассказывал о последнем отчаянном наступлении врангелевцев. Хроника писалась в эмиграции спустя десятилетия после драматических событий.

Маштакову пришло в голову, что его память куда свежее. И, несмотря на то, что под рукой у него нет архивных документов, а кругозор ограничен должностью взводного командира, он может добавить к картине прошлого ряд правдивых и выпуклых штрихов.

«А мы ведь с полковником Левитовым полные тёзки, — сделал запоздалое открытие Маштаков. — Может, поэтому нас обоих к перу и бумаге тянет».

Получается, не напрасно Миха купил в городе школьную тетрадь и одноразовую ручку «Bic». Оставив место под название, он печатными буквами вывел первую фразу. Хлёсткую и краткую, из пяти слов. Сделал глубокий вдох, будто собрался нырнуть с обрыва в воду, и принялся безотрывно писать. Торопился, боясь нарушить связь слов, так удачно складывавшуюся в уме.

Мешало сильное сердцебиение, отдававшееся под левой лопаткой. Главный орган человеческого организма, памятуя о прежних неудачных попытках вырваться на волю через грудину, теперь вознамерился выпорхнуть с тыла.

27

21–24 июня 2004.

Понедельник — четверг

Прокурорская кампания по борьбе с укрывательством преступлений буксовала. «Государево око» напрягало свой скудный следственный ресурс, однако наступление развивалось мешкотно. Изменения линии фронта были трудно различимы невооружённым глазом.

Андрей Леонидович Хоробрых лез из кожи вон и потому добился больших успехов, чем коллеги в других районах области.

Проведя перегруппировку сил, гений тактических операций задумал в начале новой недели отвесить противнику увесистую плюху. Решил задержать на сорок восемь часов сотрудников ОУР Савченко и Малова. В камере ИВС обещания реального срока воспринимаются иначе, чем в кабинете. Заместитель прокурора рассчитывал выжать из оперов показания на Сомова с Птицыным.

Болезненную процедуру Андрей Леонидович намеревался осуществить чужими руками. Задержание предстояло провести следователям, включённым в его бригаду. В идеале, во избежание утечки информации задачу нужно ставить в последнюю минуту. Но расследование ведётся не в лабораторных условиях, на его ход влияет масса факторов, в том числе, организационных.

Максимов и Бондарь выслушали доктрину молча. Оказавшись за дверью, опытный Максимов буквально за руку потащил молодого соратника к Кораблёву. Василий понимал, что попытка утаить от Александра Михайловича вопрос такой важности равносильна карьерному самоубийству. По-крайней мере, персонально для него. От Пети Бондаря Максимов отличался тем, что его папа работал не генералом, а скромным инженером-технологом.

Внимая взволнованному докладу старшего следователя, Кораблёв сосредоточенно курил.

— Спокойствие, Василий, только спокойствие, — посоветовал, дождавшись конца повествования. — Правильно сделали, парни, что пришли.

Для Кораблёва план Органчика не был секретом. Кручёный аппаратчик предварительно заручился поддержкой наверху. Вожди, в свою очередь, сочли недопустимым скрывать замысел от и.о. межрайпрокурора.

Позвонил лично первый зам Насущнов:

— Александр Михалыч, там Хоробрых задержание милиционеров готовит. Ты ему палки в колёса не ставь… не ставь. Почти месяц прошёл, а следствие холостит. Новый шеф недоволен. Надо активизироваться… активизироваться. Но в соответствии с законом!

Отпустив следователей, Кораблёв пригласил к себе Органчика. Тот явился, выдержав десятиминутную паузу, символ суверенитета.

— Андрей Леонидович, задержание должны провести лично вы, как руководитель следственной группы.

— Данная мера процессуального принуждения не относится к исключительной компетенции руководителя! Читайте УПК! — Хоробрых отреагировал нервозно.

— Спокойствие, только спокойствие! — к Кораблёву с утра привязалась фраза из мультфильма про Карлсона. — УПК моя настольная книга. Прямого указания там, действительно, нет, но практика идёт именно по такому пути. Вопрос согласован с первым заместителем прокурора области.

Он говорил чистую правду. Насущнов, не переваривавший мизантропа Хоробрых, согласился с встречным предложением Кораблёва. Отрывисто хохотнул в трубку: «В воспитательных целях разрешаю».

Органчик предпринял дежурную попытку отбрыкаться:

— Но у меня завал. Под конец полугодия менты нанесли кучу дел.

— Я помогу. Принесите мне десяток, почитаю.

Хоробрых перекривился, его зауженное лицо поменяло покойницкую бледность на окрас рака, вынутого из бурлящего кипятка, затем пошло розовыми пятнами. Продолжать спор он, тем не менее, не стал.

За предложение о помощи Органчик ухватился, наступив на горло своей гордыне. Отобрал ровно десять дел, самых дрянных, по которым обвиняемые не признавали вину, и передал исполняющему обязанности через канцелярию. Сам не принёс. Другого поведения от него Кораблёв, впрочем, не ожидал.

Задержания готовились на утро вторника. Событие, произошедшее накануне, заставило корректировать план.

Председатель суда Молодцова тихой сапой удовлетворила жалобу начальника милиции Сомова на возбуждение уголовного дела. Безотносительно к конкретному факту в прокурорской системе координат это было серьёзным ЧП.

Дурную весть принесла помощник прокурора Барханова, участвовавшая в судебном заседании. Торопыга прискакала прямиком к Хоробрых, от которого огребла по полной. Пришедший в ярость Органчик возложил на девчонку всю ответственность за поражение. Якобы она не сумела отстоять позицию прокуратуры в силу своей некомпетентности.

Выволочку пресёк Кораблёв, заглянувший в кабинет на громкие крики. Попутно он отметил: «А