с Дунс Скотом, но он ставит проблему гораздо радикальнее. Если есть Бог, то раскрыты все возможности, то истины разума перестают быть неотвратимы и ужасы жизни победимы» [БЕРДЯЕВ (VII). С. 45.

305

В кругу символистов Флоренский, как явствует из его письма Розанову от 24–26 мая 1913 г. [126–127], имел репутацию «черносотенца», в Синоде же, благодаря тому, что он свои крамольные статьи публиковал анонимно, его терпели, хотя и подозревали в еретичестве. Об этом в частности свидетельствует высказывание Розанова, который в письме Флоренскому от 2 июля 1913 г. пишет, что их общий хороший знакомый, богослов и Чиновник особых поручений при Обер-Прокуроре Синода Валентин Тернавцев «почему-то не любит Вас, не чтит в Вас православного и отрицает, чтобы Вы были православны» [315].

306

См.: Флоренский П. А. Автореферат (1925/26) // Вопросы философии. 1988. № 12. С. 113–116. После ареста, уже в марте 1933 г., Флоренский объяснял следователям: «Я, Флоренский Павел Александрович, профессор, специалист по электротехническому материаловедению, по складу своих политических воззрений романтик Средневековья примерно XIV века», цитируется по: Шенталинский В. Удел величия// Огонек. 1990. № 45. С. 26.

307

Флоренский — об этом см. ниже — был, горячим сторонником «имяславия», объявленного святейшим синодом в 1913 г. еретическим учением в православии.

308

В России слово магия не встречалось до XVIII в., вместо него использовались термины колдовство и т. п., то есть все то, что категорически осуждалось и даже преследовалось православной церковью. См. Райан В. Ф. Баня в полночь. Исторический обзор магии и гаданий в России ⁄ Ответственный редактор тома А. Чернецов. — М., 2006.

309

«Мужественными будем, дорогой Василий Васильевич, и скажем искренно и прямо: „Да, <…> мы опоздали на 25 веков; нам нет места в современности и мы не годны для современной жизни“» [С. 149].

310

Бердяев писал о Флоренском: «Он равнодушен к теме о свободе и потому равнодушен к моральной теме. Он погружен в магическую атмосферу. Характерно, что в книге, которая представляет целую богословскую систему, хотя и не в систематической форме, почти совсем нет Христа. П. Флоренский старается скрыть, что он живет под космическим прельщением и что человек у него подавлен» [П. А. Фл.-petcon. С. 392].

311

Этот вывод представляется спорным. Флоренский, выступая как оппонент, все время, так или иначе, своей богословской аргументацией направлял на путь истинный христоборца Розанова. Ему, действительно, удалось несколько смягчить антихристианскую риторику Розанова, но, как свидетельствует предсмертный розановский труд «Апокалипсис нашего времени» и собственные высказывания о. Павла на сей счет, в целом он не сильно на этой стезе преуспел. Розанов слишком верил в свой пророческий и провидческий дар, чтобы какой-то, даже равный ему по интеллекту и даровитости мыслитель, мог его полностью переубедить.

312

См. письмо П. Флоренского от 21.XII.1908 г.: «Не Вы ли чуть не прямо призывали к кровосмешению и даже к скотоложеству? Поверьте; что я говорю вовсе не для осуждения. Я только спрашиваю; какое основание и какое право имеете Вы хулить содомизм <…>. Вы говорите тоном тяжкого осуждения: „христианство — содомично“. А должны были бы радоваться: „вот, мол, новый тип (помимо, напр., скотоложества) полового общения, новая разновидность мистики плоти“» [С. 12–13].

313

Николай Бердяев в статье «О вечно бабьем в русской душе» (1914) писал: «Он, в сущности, всегда любил православие без Христа и всегда оставался верен такому языческому православию, которое ведь много милее и ближе, чем суровый и трагический дух Христов. Нет ни единого звука, который свидетельствовал бы, что Розанов принял Христа и в Нем стал искать спасение. <…> Розанов сейчас держится за христианство, за православную Церковь по посторонним, не религиозным соображениям и интересам, по мотивам национальным, житейско-бытовым, публицистическим. Нельзя быть до того русским и не иметь связи с православием! Православие так же нужно Розанову для русского стиля, как самовар и блины» [БЕРДЯЕВ (VI)].

314

Флоренский в письме художнику Михаилу Нестерову от 1 июня 1922 г. о последних днях Розанова сообщает: «Мне он продиктовал нечто в египетском духе на тему о переходе в вечность и об обожествлении усопшего: „Я — Озирис и т. д.“ <..> Твердил много раз, что он ни от чего не отрекается, что размножение есть величайшая тайна жизни; но принял, как-то, и Христа. <..> Перед смертью В. В<асильеви>ч продиктовал своим бывшим друзьям и в особенности тем, кого считал обиженным собою, очень теплые прощальные письма. Мирился с евреями <sic!>» [ПАЛНЕВСКИЙ].

315

См, например, его высказывания в письме Розанову от 10 августа 1909 г.: «Преднамеренно пишу Вам это письмо с циничностью, с откровенностью до циничности: этим я хочу показать Вам, что я и мысли не допускаю не только о печатании, но и о каких-нибудь сообщениях другим со стороны Вас. Если думаешь, что хотя бы после смерти тебя выставят на позорище, то лучше совсем ничего не говорить, потому что скажешь лживо, а я этого боюсь более всего. <…> И мне думается, что когда что-нибудь из душевных движений делается достоянием многих, то это позорно» [С. 31 и 32].

316

См., например В. Розанов — П. Флоренскому, 2 июля 1913 г.: «Думаете ли Вы иногда о нашей дружбе. Недавно ночью я очень долго думал. Мою жизнь и душу она и украсила, и утешила. Тут что-то „Бог дал мне на старость“» [С. 315].

317

Вероятно, Флоренский делился с Розановым своим замыслом книги «Смысл идеализма» (Сергиев Посад, 1915).

318

Николай Александрович Заозерский (1851–1919), русский правовед, специалист по церковному праву. Отношения церкви и государства он рассматривал как союзнические и полагал правильным чётко разделить сфер компетенции. Он осуждал вмешательство государства в кадровую политику церкви, поскольку она является автономной внеполитической и вненациональной общностью. Наиболее совершенной ему представлялась соборно-патриаршая церковно-государственная система, основанная на сочетании принципа соборности и патриаршего возглавления. Заозерский был убеждён в необходимости привлечения мирян к делам церковного администрирования и суда и проявил себя как активный сторонник скорейшего созыва Поместного Собора с целью определения канонических принципов церковного устройства, водворения в церковном управлении «определенности и принципиально правовой устойчивости». По его мнению, идея соборности состоит не в преобладании большинства, а в полном внутреннем единении