– Привет, – услышала я голос Мыши, едва усевшись в кресло.

– Привет.

– Завтра вызову водопроводчика. Пусть на месте посмотрит, в чем там дело. Но, боюсь, и он нам едва ли поможет. Скорее всего, крыша где-то протекает.

– Неприятная история, – ответила я, сосредоточенно разглядывая языки пламени в камине.

– Не возражаете, если я тоже присяду?

– Конечно, нет. Чашечку горячего шоколада?

– Нет, спасибо. Стар, я… я хочу поговорить с вами.

– О чем?

– О многом. Об очень многом. – Мышь уселся в кресло напротив меня. Судя по его лицу, чувствовал он себя неловко. Впрочем, как и я сама. – Кажется, прошла уже целая вечность с тех пор, как вы переступили порог книжного магазина Орландо, правда ведь?

– Да, и мне кажется, что все это было уже очень давно.

– Как у вас настроение после того, как отыскалась ваша мать?

– Отличное настроение. Спасибо, что взяли на себя хлопоты и съездили ради меня в Кембридж.

– Никаких хлопот, поверьте мне. Если честно, то я был даже рад снова вернуться туда, где когда-то был счастлив. Ведь именно в Кембридже я познакомился с Анни.

– Вот как?

– Да. А на сей раз я специально приехал в Кембридж за пару часов до начала лекции. Пошел в тот паб, где когда-то впервые заговорил с нею, пропустил кружечку пива.

– Наверное, от таких воспоминаний на душе становится легче, – робко высказала я свое предположение.

– Отнюдь! На самом деле все было ужасно. Я сидел за столом и все это время мысленно слушал голос своей покойной жены. А она выговаривала мне за мое гнусное поведение, за то, как недостойно я вел себя после ее смерти. Верх эгоизма и человеческой черствости! Я оказался очень жестоким человеком. Правда, Стар! Я плохой человек. Еще какой плохой!

– У вас было горе. Вот вы и очерствели немного душой. Но ничего плохого в вас я не нахожу.

– Зато я вижу. И вижу, как моя собственная черствость повлияла на тех, кто находится рядом со мной. Ведь я практически разрушил всю нашу семью. Без преувеличений! – воскликнул Мышь с яростью. – И вот в тот вечер, когда я повстречался с вашей матушкой, увидел своими глазами, как она сумела пронести любовь к вам, можно сказать, через всю свою жизнь, даже несмотря на то, что все эти годы считала вас умершей, а вся страшная правда открылась ей буквально несколько недель тому назад, я вдруг представил себе свою Анни. Сидит где-нибудь там, на Небесах, и смотрит сверху вниз на все те безобразия, что я творю здесь. Ей все видно оттуда: и что я сделал, и чего так и не смог сделать, – уточнил он на всякий случай. – И вот я стоял на мосту возле Кингз-Колледж и уже почти был готов сигануть оттуда прямо в реку. Ведь я и сам понимал, давно уже понимал, в какой хаос погрузил наш дом своим безответственным поведением. Но это, знаете ли, все равно что пьяница. Тот тоже понимает, что он горький пропойца, но продолжает пить, потому что, дескать, от выпивки ему становится легче. Вот и я вел себя аналогичным образом.

– Понимаю, – тихо обронила я. И я действительно все поняла.

– Тот вечер в Кембридже стал для меня поистине судьбоносным, – продолжил свой монолог Мышь. – Что-то внутри меня щелкнуло, и я вдруг понял, что пришло время похоронить прошлое и наконец навсегда попрощаться с Анни. И перестать упиваться жалостью к самому себе. Что проку лелеять память о ней и одновременно изводить тех, кто еще жив и кто рядом с тобой? Домой я вернулся с твердым намерением навести наконец порядок в собственной жизни.

– Отличное намерение! – воскликнула я одобрительно.

– И первая остановка на этом пути – это вы, Стар. Ведь стоя на мосту в Кембридже, я впервые признался сам себе, что у меня… что у меня есть к вам чувства. И это, не скрою, привело меня в полное замешательство. Ведь я был уверен, что уже никогда не смогу полюбить снова. Меня терзало чувство вины. Ведь последние семь лет моей жизни ушли на то, что я стал почти обожествлять свою покойную жену. И вдруг появляется женщина, рядом с которой мне хорошо, я чувствую себя счастливым. Как тут было не испугаться? А я смертельно всего боялся… Да и продолжаю бояться, чего там скрывать? Но при этом человек я безрассудный. И уж если люблю, если полюбил, то отдаюсь этому чувству целиком, без остатка. – Слабая улыбка тронула его губы. – Словом, Стар, как бы вы к этому ни относились, а я сейчас вынужден вам признаться: я люблю вас, люблю, и на этом точка. Вы красивая, причем вы красивы не только внешне, но и душой. Можно сказать, полная гармония души и тела.

– Вы заблуждаетесь, Мышь, уверяю вас, – перебила я его.

– Может быть, но я вас вижу такой, какой вижу. Хотя и понимаю умом, что у вас наверняка есть недостатки. Были они и у моей покойной жены. А как же иначе? Послушайте! – Он подался чуть вперед, чтобы взять меня за руки, и я неохотно уступила. Чувствовала, как бешено колотится сердце в моей груди. Кажется, вот-вот оно вырвется наружу. – Послушайте меня, Стар. Я и понятия не имею, какие чувства вы испытываете ко мне. Ваша всегда спокойная наружность… Поистине, вы непроницаемы. Вчера вечером я даже спросил о вас Орландо. Ведь он же лучше всех нас знает вас. Он сказал, что я вел себя по отношению к вам столь сумбурно и непоследовательно, метался между любовью, чувством вины за то, что полюбил вас, и прочее, и прочее, что вы, по его мнению, страшно напуганы стилем моего общения. А потому едва ли вы станете думать о каких-то там чувствах ко мне, если они у вас вообще есть.

Обычно неразговорчивый и скупой на слова Мышь сегодня словно с цепи сорвался. Его несло вперед, без остановки.

– И вот я решил. Первое, что я сделаю на пути к собственному возрождению и очищению, – это поведу себя по-мужски и все скажу вам напрямую. Сам! Итак, я спрашиваю вас. Смею ли я надеяться, что в вас может вспыхнуть какое-то ответное чувство ко мне? Возможно ли такое в принципе?

А ведь у Мыши сейчас есть преимущество в сравнении со мной, подумала я. Ему хорошо. Он-то ведь уже прозрел, стоя на мосту в Кембридже. Успел разобраться в своих чувствах, реальных или мнимых, но это уже другой вопрос. Меня же он своим признанием застал врасплох.

– Я… я не знаю, – ответила я, запинаясь.

– Да уж. Едва ли ваш ответ тянет на строчку из «Ромео и Джульетты». Хорошо хоть, что не сказали мне сразу «нет». Что ж, – он отпустил мои руки, поднялся с кресла и принялся нервно прохаживаться по комнате, – тогда, прежде чем вы окончательно определитесь со своим отношением ко мне, у меня есть еще кое-что сказать вам. Кое-что ужасное, добавлю я. Потому что, если вы вдруг обнаружите в себе какой-то проблеск чувств ко мне, то, думаю, они тут же завянут, буквально на корню, после моего признания. Но я решил, что буду с вами честен, Стар, честен до конца. А потому, если у нас с вами есть хоть один шанс на миллион быть в будущем вместе, вы должны все знать.

– Что именно?

Мышь резко остановился и повернулся ко мне: