Персии, и эксплуатация ее под германским контролем была бы более успешна, чем при турецком содействии. Наконец, мы должны были попытаться усилиться грузинскими войсками, которые могли быть использованы против Англии. Тогда мы еще не могли предвидеть, в каком размере создаст нам затруднения на Северном Кавказе Добровольческая армия генерала Алексеева, расположенная в Кубанской области. Ввиду этого я ходатайствовал перед имперским канцлером за удовлетворение пожеланий Грузии.

Правительство по другим причинам, но также стояло за ориентирующуюся на Грузию политику. Оно опасалось затруднений, которые могли создаться вследствие поведения Турции по отношению к большевистской России. Имперский канцлер весьма отрицательно относился к насилиям турок над христианским населением Армении. Оно действительно являлось грубо ошибочным шагом и не имело никакого оправдания. Правительство не отказалось принять представителя Грузии, прибывшего с генералом Лоссовым в июне в Берлин.

1 марта был взят Киев, после чего дальнейшее продвижение германских войск на Украине продолжалось более медленным ходом. После небольшого боя 12 марта была взята Одесса. Здесь принимали участие германские войска, продвинувшиеся после заключения прелиминарного мира с Румынией, состоявшегося 7 марта, через Молдавию. Последующая задача верховного командования заключалась в том, чтобы преследовать те цели, которые побудили нас вступить в Украину, но не идти дальше, чем требовалось для достижения их.

Украина нас призвала. Мы, а еще больше Австрия и австро-венгерская армия нуждались в украинском хлебе; эту страну нужно было спасти от большевизма[58] и не дать последнему найти в ней новый источник сил. Мы должны были укрепить Украину, чтобы иметь возможность ее использовать.

8 апреля мы взяли Харьков и таким образом оккупировали главный хлебный район. Но Главнокомандующий на Востоке выяснил, что без угля Донецкого бассейна эксплуатация железных дорог невозможна. Хорошо это было или плохо, но пришлось согласиться и на занятие еще и этой части Украины и продвинуть наш фронт до Ростова, что и было закончено в начале мая. Несмотря на это, сначала нам пришлось отправить на Украину весьма значительное количество угля из Германии, но после восстановления добычи угля на месте ввоз его сократился.

Помимо железных дорог, нам надо было еще обеспечить себе водный путь между черноморскими гаванями и Браиловом. В Одессе, Николаеве и Херсоне русский черноморский флот чинил нам препятствия, причем было совершенно неясно, от лица какого правительства, собственно говоря, он действовал. Условий Брестского мира он не выполнял. Оставаясь в Севастополе, он представлял бы постоянную угрозу нашим морским сообщениям, ввиду чего в конце апреля мы заняли Крым. Часть русского флота ушла в Новороссийск. Остальные же военные суда, захваченные в Севастополе, мы должны были использовать в той мере, в какой мы могли снабдить их экипажем. Оккупация обширного района вновь привела к столкновениям во многих пунктах с большевистскими бандами и войсками. В большинстве случаев прогонять их удавалось без труда. Когда наступление закончилось, Главнокомандующий на Востоке установил с советским правительством демаркационную линию. Для советского правительства было очень характерно, что оно часто обвиняло наши войска в нарушении означенной линии, в то время как от Главнокомандующего на Востоке поступали донесения о вторжении большевистских банд в охраняемые нами области. К сожалению, министерство иностранных дел, по-видимому, относилось с большим доверием к большевистской лжи, чем к нашим данным.

Поторговавшись с австро-венгерским командованием в Бадене, при содействии Главнокомандующего на Востоке, мы поделили сферы интересов в Украине. Генерал-квартирмейстер заключил с Австро-Венгрией соглашение, и использование украинских запасов было урегулировано. Но в дальнейшем, под впечатлением захвата Австро-Венгрией наших продовольственных запасов, соглашение было изменено в том смысле, что сбор всех продуктов на Украине и их распределение всецело перешли в ведение Германии. Это была крайняя мера, принятая по нужде, чтобы добиться ясности в хозяйственных вопросах.

Перед германскими военными и гражданскими властями открылась новая арена деятельности. Я с большим вниманием следил за их работой, так как верховное командование было больше всех заинтересовано в результатах. Генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн был назначен командующим Киевским фронтом. Представителем германского правительства на Украине являлся германский посланник фон Мумм. Сбор продуктов находился в руках имперского министерства экономии. Более запутанной и многоголовой организации нельзя было придумать. Она была вызвана несчастной точкой зрения Берлина на «милитаризм» и господствовавшим там бюрократизмом с его схоластическими методами.

Как и надо было ожидать, юное украинское правительство оказалось не в состоянии успокоить страну и поставлять нам хлеб. Вскоре это правительство исчезло с лица земли, и бразды правления взял гетман Скоропадский[59].

На рубеже апреля и мая я был занят важной работой в связи с военными действиями на западе. В это время мне была передана через военный кабинет императора телеграмма, посланная имперским канцлером его величеству, в которой в жалобном тоне говорилось о тяготеющем над Киевом штабе фронта, являющемся олицетворением «милитаризма», и испрашивалось содействие его величества. Военный кабинет ответил имперскому канцлеру, что его величество предполагает сперва выяснить все дело на общем совещании с участием руководящих лиц. Я с удовольствием ждал этого совещания, так как был убежден, что ни в чем не придется уступить, когда вопрос будет рассматриваться по существу, а не на основании сплетен и предвзятого отношения. Но в данном случае не дошло даже до совещания, так как вскоре выяснилось, что генерал-фельдмаршал и посланник на Украине дружно работали, сохраняя хорошие личные отношения. Следовательно, «милитаризм» был опять на этот раз ни при чем; дело загорелось из-за того, что один генерал обошелся без излишней мягкости с неким бывшим членом правительства, который играл очень двусмысленную роль в отношении германских интересов. Однако этот инцидент оставил горьковатый привкус. Я привел этот факт лишь потому, что он очень характерен для тогдашних берлинских настроений. Там всегда были готовы, вместо того чтобы нас отстаивать, выступить против нас. На сообразование с внутриполитическими соображениями там обращалось больше внимания, чем на требования жизни; такой взгляд распространялся даже на заботы генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна о поставках Украины, хотя последние теснейшим образом затрагивали наши жизненные интересы. Особенно печально было то, что военный министр, не выслушав другую сторону, также присоединялся к взглядам правительства.

В лице гетмана Скоропадского во главе киевского правительства мы получили человека, с которым можно было хорошо работать. У него была решимость обеспечить в стране порядок и идти нам широко навстречу. В дальнейшем я лично имел возможность познакомиться с ним и вынес весьма благоприятное впечатление. Он не скользил поверхностно по делам, а углублялся в их существо.

Верховное командование могло быть только довольно переменой киевского правительства, так как оно отвечало интересам ведения войны. Я надеялся, что формирование войск и выкачивание