В общем, наши войска дрались хорошо, но некоторые дивизии в долине р. Лис явно неохотно шли в атаку; это вызывало на размышления. Однако на этой пересеченной низине артиллерия могла лишь с трудом оказать некоторую поддержку пехоте, вследствие чего данное явление еще не представляло ничего угрожающего. С другой стороны, такие факты, как задержка войск у найденных запасов и выход отсталыми одиночных людей для поисков продовольствия в домах и дворах, приводили к тяжелым сомнениям. Эти явления понижали успех и указывали на недостаток дисциплины. Столь же серьезным было и то, что и молодые, и более старые ротные командиры не чувствовали себя в силах бороться с подобными явлениями и не имели авторитета, который дал бы им возможность без задержек вести войска вперед. Отсутствие старых кадровых офицеров сильно давало себя знать; они являлись носителями моральных сил армии. К тому же в первой половине войны рейхстаг смягчил дисциплинарные взыскания. У ответственных начальников тем самым был отнят самый действенный способ дисциплинарного взыскания, а именно замена строгого ареста подвешиванием. Это наказание было, конечно, чрезвычайно тяжело, и применение его, естественно, не должно было находиться в руках юных и неопытных ротных командиров, но полная его отмена была гибельна. В другое время смягчение наказаний было бы уместно, то теперь оно оказалось роковым; постоянно издаваемые амнистии также неблагоприятно действовали на солдат. Антанта своими значительно более строгими наказаниями во всяком случае достигала большего, чем мы. Эта историческая истина бесспорна. Продолжительная война сопровождалась и извращениями судебного процесса. Так, среди судей появилось совершенно непонятное течение в пользу снисходительного отношения к военным преступлениям. Этому еще способствовало то, что преступление, совершенное на фронте, не рассматривалось немедленно по его учинении в самой части, а судилось далеко в тылу, при совершенно иных условиях и через известный промежуток времени. Надо всегда помнить, что в армии есть много элементов, которые ни в коем случае не заслуживают снисхождения, печальным примером которых могут служить многочисленные дезертиры и халупники. Их надлежало очень сурово карать и не только потому, что этого требовало спасение отечества, но и из уважения к хорошим и храбрым солдатам. Слава богу, такие всегда составляли значительное большинство. Если такому солдату случалось когда-нибудь забыться, то утверждающий приговор имел возможность, учитывая особенности данного случая, соответственно смягчить наказание. Много преступлений совершалось с целью уклониться от строевой службы, а следовательно и от боя на время отбытия наказания. Наконец, мы догадались образовать роты арестованных, которые применялись для работ на передовых позициях. Это печальная глава. Я говорил по этому поводу с военным министром, так как в его ведении находилось судебное воздействие в армии, и верховное командование не имело к нему никакого касательства. На управление армий я также мог воздействовать лишь постоянным и настойчивым подчеркиванием значения поддержания дисциплины как важнейшего дела. Начальникам нужно было разъяснить ту власть и те права, которыми они располагали. Все управления армий убедились в железной необходимости проявлять соответствующий нажим. Таким образом, с внешней стороны мы сделали все возможное; теперь сами войска должны были показать свою способность удержать дисциплину на соответствующей высоте. Это требование определенно выпадало на офицеров. И если в войсковых частях дисциплина падала, то вина в этом ложится и на начальников.

Из многих разговоров, которые в эти дни я имел с офицерами в различных частях при обсуждении учений, во мне вновь воскресло впечатление старых жалоб на усталое и недовольное настроение, которое приносят в армию с родины; отпускных подстрекали, а вновь прибывающие запасные вредно влияли на дисциплину, отчего страдала боеспособность войск. При перевозке запасных частей произошел целый ряд недоразумений, главным образом при переброске таковых из Баварии и с востока. Усиленные жалобы поступали также на дух солдат, которые обучались в ближайшем учебном лагере в Беверлоо. Ввиду этого все части усиленно стремились получать на пополнение солдат, которые уже раньше служили в их рядах и являлись уроженцами той же местности. Я стремился по возможности идти навстречу таким желаниям, но это мне не всегда удавалось. Впоследствии я узнал, что в канцеляриях тыла была организована работа, систематически этому препятствовавшая. Нужно было расшатать армию.

О настроении на родине я постоянно возобновлял разговор с соответствующими инстанциями. В эти дни мне в первый раз возразили, что армия также проявляет неудовольствие и устала драться. Все делали вид, что очень удивлены этому, но в конце концов на армии должны были отразиться те лозунги, которые ей усиленно напоминала родина, к тому же на все части действующей армии ложилось столь тяжелое бремя – бесконечно более тяжелое, чем выпадавшее на родину. Человек, приезжавший обиженным и возмущенным из дому на фронт и здесь вынужденный переносить большие испытания, на родине не мог не являться мутящим элементом. Но совокупность войск жаждала победы, несмотря на разлагающее влияние родины и падение дисциплины. Моим убеждением всегда было, что народ и армия представляют одно тело и одну душу, и, следовательно, армия не могла надолго остаться здоровой, если была больна страна. Теперь, как и прежде, сомнительные явления в действующей армии доходили до меня только в виде единичных случаев. В своей совокупности она находилась еще в повиновении и порядке и била противника. Я надеялся, что чувство долга и желание победы в армии еще достаточно сильны, чтобы преодолеть многие нежелательные явления. Большая убыль за последние бои убитыми и ранеными штаб-офицеров и ротных командиров теперь особенно обостряла положение, так как на смену им являлись очень молодые офицеры со свойственными им недостатками. Так же обстояло дело и с опытными унтер-офицерами. Мы дошли до того, что перед началом сражения выделяли из частей командный резерв, который не принимал участия в бою, чтобы после боя части не остались вовсе без начальников[56].

В области тактики мы должны были преподать войскам новейший боевой опыт. Выводы его заключались в еще большем разрежении пехоты, в возрастании значения тактики небольших ударных групп и в усовершенствовании согласования работы отделений с войсками сопровождения и пехоты с артиллерией. Армиям были даны соответствующие указания.

28-я пехотная дивизия и часть 3-го егерского батальона, которые отличались особенной тактической выучкой, были переведены в окрестности Авена. С ними на упражнениях были разработаны детали, и затем они были демонстрированы большому количеству штаб-офицеров и старших начальников всех армий, в том числе большинству командующих армиями и многим командирам корпусов. Этот прием отражал заботу о скорейшем распространении в армиях нового опыта.

Во всех случаях я