площадь перед домом цветами засыпана! Цельная телега цветов пошла, не меньше! А он, рыцарь, прямо по лепесткам на своем коне гарцует. И конь у него — что снег. Не смогла Лейла устоять, бедняжка. Да и кто бы смог…

Это было странно, до крайности странно. Но полумертвая старуха в дюжине шагов все хрипела и хрипела, а другие хворые с неприятным вниманием прислушивались к разговору, сверля Миру глазами. Нужно было поскорее убираться отсюда.

— Эшби, скажите, куда он увез леди Лейлу?

— Он-то?

— Да. Этот рыцарь, что приехал за нею.

— Ну, уж он мне не доложил. Но я-то так думаю: раз он был с Запада, то к себе, на Запад, значит, и увез. Куда еще? У него там замок и имение, вот в замке-то он Лейлу и поселил. Там она ему детишек нарожала…

— Он с Запада? Быть не может!

— Еще как может! Уж вы мне верьте, западник как есть. Темноволосый такой, с усами, и глаза лихие!

— Идемте, миледи, — шепнул Итан.

Мира оглянулась: хворые переместились, слиплись полукругом за ее спиной.

— Монетку бы… — сказал один, протянув ладонь.

— Мы ничего не узнали!..

— Неважно. Идемте.

Секретарь потянул ее за руку. Стена людей сомкнулась, преградив путь. Кто был в грязных сорочках, кто в лохмотьях, кто голый по пояс. Почти все — старики. Пятнистая кожа, жилистые шеи, плешивые головы. На многих телах зияли следы хворей: язвы, подтеки, рубцы…

— Монетку дай, чистюля!

— Куда собралась? Не спеши-ка!

— Помоги немощным, помоги!

Голоса слились в ворчащий хриплый гул. К Мире потянулись руки с растопыренными пальцами. Кто-то уцепил за платье, кто-то пытался схватить кошелек. Она шарахнулась назад, едва не споткнулась о нары. Старый Эшби дернулся и поймал ее за ногу, Мира вырвалась, затравленно озираясь. Куда? Куда? Вокруг, со всех сторон, обтянутые кожей скелеты.

— Помоги на еду!

— Дай денег!

— Помоги…

Итан заслонил Миру собой и потянул из ножен шпагу. Выставил клинок вперед, очертил круг, расталкивая хворых острием.

— Назад! Дорогу! Н… назад, я сказал!

Они не слишком боялись. Чего им бояться? Они живут в могиле.

Тот, в чью грудь указывал клинок, неохотно делал полшага назад, но остальные надвигались. Ворчанье прекратилось, повисла сопящая угрюмая тишина.

— Назад, не то заколю! Клянусь! — заорал Итан, сделав выпад.

Клинок оставил точку на чьем-то боку. Красная капелька едва выдавилась из тела. В них что, даже крови не осталось?..

Хворые придвинулись еще на шаг, некоторые полезли через койку Эшби. Мира с Итаном прижались к стене, вокруг оставалось два фута чистого пространства. Дальше — клетка из рук, ребер, лиц.

— Отступите… убью!.. — в панике крикнул секретарь.

Им было плевать. Убивай, коли угодно.

— Помоги… — простонал один и сунул руку в складки платья, где Мира прятала кошелек.

Она коленом оттолкнула его руку и вынула кошель на свет, рывком развязала. Хворые замерли, ошалев от вида серебра, что посыпалось на ладонь девушки. Она не носила медных монет — лишняя тяжесть. В кошеле были полтинки, агатки и глории, даже несколько елен. Горка, что выросла на ладошке Миры, стоила харчей на пару лет жизни. Девушка размахнулась и швырнула деньги над головами хворых. Серебряный дождь зазвенел у дальней стены.

…Потом они бежали, Итан отшвыривал тех, кто попадался на пути, кого-то бил рукоятью шпаги. Мира отбрыкивалась на бегу, вырывалась из чьих-то рук. Но их было мало. Большинство ползали на четвереньках, переругиваясь, остервенело разбрасывая одеяла, выдирая друг у друга монетки…

Каким-то чудом они оказались на улице. Мира опомнилась, сидя на брусчатке, и глотая воздух, как загнанная лошадь. Хотела вытереть пот и все не решалась: руки казались отвратительно грязными.

— Миледи, — досадливо приговаривал Итан, — я же говорил…

— Ужасное место… Почему? — прошептала Мира. — Почему так?..

Итан пожал плечами.

— Б… бедность и хворь, миледи…

— Неужели так должно быть? Как могут люди превращаться в… в… такое? Зачем боги это делают?..

Чей-то хриплый голос обронил:

— Богам плевать, миледи.

Мира подхватилась на ноги. В двух шагах стоял босой старик в длинной рубахе и полотняных штанах. Худоба не оставляла сомнений: он — один из обитателей богадельни святой Терезы.

— Что вам нужно? — прошипела Мира.

— Эшби, миледи. Я — Эшби.

— Лжете. Эшби другой.

— Мартин Бондарь любит поговорить… Лежит здесь уже год, а все не лишился болтливости. Готов плести любые байки, лишь бы его слушали.

— Стало быть, Эшби — это вы?

— Именно, миледи. Давайте-ка присядем. На ногах тяжело.

Он уселся на мостовую, Мира осталась стоять.

— Почему вы не сказали сразу?

— Сперва думал, вы — ищейки… — старик пожал плечами. — Поначалу их много ко мне приходило, все расспрашивали о госпоже. Потом поостыли…

— Откуда мне знать, что вы не лжете? Так же, как ваш этот… Бондарь.

— Рыцарь, что приехал за госпожой, был северянином, служил в имперской гвардии. Прищуренный, лицо широкое, волосы каштановые. Чуть на вас похож.

Мира опустилась на камни рядом со стариком.

— Куда он увез леди Лейлу?

— Они не сказали мне, миледи.

— Не сказали?.. — вздохнула Мира.

— Рыцарь говорил, нужно уезжать срочно и в тайне. Сказал, госпоже грозит опасность. Нельзя, чтобы кто-то знал, где она. Нужно затеряться. А госпожа говорила: я не крыса, чтобы прятаться. Они громко спорили. Так уж вышло, что я слышал.

— Что еще они сказали?

— Рыцарь просил госпожу ехать с ним на Север — кажется, в Шейланд. Сказал, там у него имение, он найдет жилье госпоже и сможет ее защитить. А она — ни в какую. Говорила: я родилась и выросла в столице, не желаю гнить на окраине. А он сказал: здесь вас найдут в два счета. Желаете умереть в столице — это исполнится, и куда раньше, чем вы думаете. Госпожа сказала: если надо, сменю имя и дом, но не желаю слышать про Север. Не уеду дальше Бледного Луга. Они еще попререкались, а после госпожа собрала вещи, оделась по-простому и уехала вместе с рыцарем. Я больше ее не видел. А следующей ночью дом подожгли.

— Бледный Луг — что это за место?

— Почтовый городишко. На запад от Фаунтерры миль семь.

— Думаете, леди Лейла там?

— Кто знает. Я, было, хотел отправиться туда, разыскать. Но потом пошли ищейки,