домов нарушало лишь бульканье бесчисленных пузырей, образующихся от проникновения воды в землю. Буль, буль, буль — слышалось в безбрежном водном пространстве, отражающем все краски неба. В деревьях, у утопленных в воду изб и на огородах, в полях и в лесных чащах — над всем разлившимся простором днём и ночью, утром и вечером слышался этот характерный пузыристый звук земли, перенасыщенной влагой.

Прибавку и спад воды жители междуречья отмечали каждый по-своему. Мой отец, например, в бытность нашей жизни вблизи села Борисоглеба на Ножевском хуторе, делал зарубки на ступеньках крыльца и по тем зарубкам знал, в какой год какой высоты была вешняя вода.

Конечно, жители поймы терпели много хлопот от весенних паводков. Оставшееся от зимы сено из сараев, картошку из ям, корма для скота, съестные припасы надо было укладывать на плоты-лабазы или поднимать над скотными дворами. Бывало, в ветреные дни от деревень уносило сараи с сеном, отрывало с приколов плоты со скотом. Помню, в 1929 году во время водополицы поднялся такой сильный ветер, что наш сарай с сеном, которое было укреплено под крышей на жерядные лабазы, оторвало от земли и понесло к Мологе. Удержать сарай не удалось, так его и унесло вниз по реке, Бог весть куда. Не выдумка и такое, например, зрелище: во время весеннего половодья по Мологе несёт какую-нибудь хозяйственную постройку, а на её крыше кричит петух. В особо большие паводки в низких избах нередко заливало водой полы; даже печи размывало в тех избах.

Паводки в пойме бывали только весной. Во всякие ненастья осени вода в Мологе и Шексне прибывала немного, и реки те никогда по осени не выходили из берегов. Что до весеннего половодья, то, хоть оно и приносило с собой много беспокойства, однако никого из тамошних жителей не пугало, люди любили свои места, и никто не хотел покидать их. Деревни в междуречье старались строить на буграх-гривах. Поэтому в иные малоснежные зимы, благодаря которым весенний разлив был небольшой, многие из этих деревень не затоплялись. А вот крестьянские поля, расположенные в большинстве по низинкам, паводковые воды затопляли каждую весну. Но они ж помогали крестьянам тех мест на небольших площадях выращивать богатые урожаи хлеба, картофеля, разных овощей. А какие в пойме росли травы! Об этом речь ниже.

Вешняя вода в пойме скапливалась сначала в низинах, где рос лес и кустарники. В такое время из лесных чащоб выходило на открытые поляны, на гривы лугов зверьё. Волки, лисицы, лоси, медведи заранее чувствовали опасность и ещё до наступления водополицы уходили из лесов. Их отступления не раз видели люди. Вообще, эти животные часто показывались междуреченцам во все времена года. То же и зайцы, горностаи, хори, ласки, куницы, кроты, мыши и другая мелкая живность, которая обычно предпочитала вести «подпольный» образ жизни, в водополицу вынуждена была показаться людскому глазу. Делали они это не сразу: отсиживались в норах до последней, крайней черты. Весенний паводок заставал их словно врасплох. Выгнанные наконец из лесных чащоб и нор на свет Божий, они метались, ища спасения. Бывало, на одной небольшой гривке находили прибежище сразу несколько зайцев. Николай Алексеевич Некрасов своё стихотворение «Дед Мазай и зайцы» сочинил, наверное, под впечатлением увиденного половодья если не в Молого-Шекснинской пойме, то где-нибудь поблизости от неё. Зайцы отчаянно спасались от воды, проявляя при этом завидную изобретательность: забирались на развилки деревьев, пристраивались на пнях и кочках, ватагами прибегали к деревням. Любимое развлечение деревенских мальчишек во время водополицы — беготня за зайцами. Сняв с себя шапки, пиджаки, стоптанные сапоги, они босиком носились за зайцами, загоняя их палками на бугры.

Спасаясь от разлива, ласки, хори, горностаи и полевые грызуны забирались на деревья, скапливались на плавучих островках из хлама и прелых листьев, вытянувшись лежали на плавающих в воде палках и сучковатых валежинах. На каждом плавающем предмете усаживался либо один зверёк, а чаще — по нескольку сразу. Оттаявшие после зимы лягушки, земляные жуки, божьи коровки и множество других насекомых цеплялись за всякую малую травинку, плавающую на поверхности воды. Всё тамошнее зверьё, все букашки-таракашки терпеливо пережидали половодье, словно бы знали, что разлив скоро пройдёт и вновь наступит лучшая пора для гульбищ, размножения и сытой жизни.

Во многих местах поймы росли мощные дубы-великаны. В безветренные дни водополицы их тёмные стволы с раскидистыми кронами, отражаясь в воде, были похожи на загадочный сказочный мир. Ветвистые кроны безлистных дубов над паводковой водой казались огромными шарами, отражавшимися в зеркальной глади. На горизонте, где небо и вода сливались в одну ровную черту, дубы напоминали гравюры лесного пейзажа, сделанные рукой искусного мастера и отражённые до мельчайших подробностей паводковой водой.

Дубы привлекали тетеревов. По утрам и вечерам тетеревиные стаи гнездились в кронах: птицы сидели на дубах, как на стогах сена; вытягивая шеи, они издавали шипящие звуки и кивали головками. Тетеревиные токования не прекращались с приходом весеннего разлива. Свои свадебные игры чёрные петухи переносили на вершины деревьев, растопорщив крылья, веером распустив хвосты, тетерева распевали там свои песни. Курочки-тетёрки рассаживались неподалёку от своих женихов и, бойко клокая, посматривали на них. А те, опустив головы к воде, всматривались с дубовых сучков в её гладь.

В водополицу, бывало, отъедешь на осиновке-долбленке недалеко от деревни, глянешь вокруг и не сразу поймёшь, где находишься — так сильно в тихую погоду вешняя вода и весенние краски преображают действительность. Небо и вода, кажется, слились воедино. Избы, дворы, сараи, риги с навесами то ли висят в воздухе, то ли твёрдо стоят на воде, то ли по-старому, как мать поставила, — на земле. Мягкая голубизна неба, распаренный солнцем воздух, окружающий пейзаж, — всё сливалось в едином неповторимом колорите. Длинная полоса затопленного поля на горизонте гармонично вливалась в воздушный поток, и их трудно было отличить по цвету. Только по стоящим невдалеке деревьям, по их отражению в зеркальной поверхности воды человек определял, что под ногами его земная твердь, временно залитая баловницей-весной.

Потом как-то сразу, за пару-тройку суток, всё изменялось. Вода начинала быстро убывать. Обнажались сначала гривы-холмы, на которых стояли деревни, потом осыхали поля, а следом вода уходила из лощин и лесных чащоб. Люди, скотина,