— Выходит, ты кое-что знаешь о нашем племени? — радостно спросил Тауно.

— Только легенды, услышанные на родине. И ничего больше.

Эйджая вздохнула:

— Да, ты права. Но видишь, как ты смутила нас — а мы привели в недоумение тебя.

Женщина прижала к себе светловолосого, как и сама, младенца — почти у всех женщин в лодке были с собой дети.

— Мы и вправду можем говорить свободно? — прошептала она.

Некоторые из мужчин стали возмущаться, услышав непонятную речь. Неужели, дескать, подобная встреча сама по себе не странна? Светловолосая ответила им очень ловко — полукровки не смогли бы придумать ничего умнее. Эти пловцы лучше говорят на датском, заявила женщина. Так не разумнее ли позволить им говорить на этом языке? Ведь тогда они смогут все объяснить быстро и правильно! А она ясно перескажет их сло«а.

И светловолосая обратилась за поддержкой к Минику и Панигпаку. Пронзительные глаза ангакока уставились на незнакомцев. Вскоре он дал согласие.

Миник — муж светловолосой, понял Тауно. Как такое могло случиться?

— Я... урожденная Бенгта Хааконсдаттер, — запнувшись произнесла она, сделала паузу и нахмурилась. — Я была Бенгта Хааконсдаттер. Теперь я — Ититак, и моя дочь... — Она крепко прижала к груди ребенка. — ...ее звали Халлфрид. Но мы зовем, ее Алоквисак, в честь бабушки Миника, которая погибла на ледовом поле еще до того, как мы к нему пришли.

— Так тебя украли? — тихо спросила Эйджан.

— Нет! — Бенгта протянула свободную руку за борт, ухватилась за плечо Миника и сильно стиснула. Муж покраснел, смущенный таким проявлением чувств, — этого не было в обычаях инуитов, — но руку жены не сбросил.

— Расскажите о себе! — вдруг взмолилась Бенгта.

Эйджан пожала плечами.

— Мы с братом — наполовину люди, — сказала она. — Наш отец — водяной, король Лири — подводного царства неподалеку от побережья материковой Дании. Мать наша была смертной женщиной, которую он полюбил и взял себе в жены. Она родила ему семерых детей — мы последние из оставшихся. Священник наложил на Лири проклятье. Тауно и меня оно не затронуло — из-за нашей крови, — но наши родственники не смогли там больше жить. Они спаслись бегством. Нас с Тауно задержало одно дело. Теперь мы их ищем. Вы ничего не слышали о приплывшем издалека морском народе?

— Нет, — пробормотала Бенгта. — Но еще недавно я жила такой жизнью, что просто не могла и знать.

— Спроси своих подруг, милая. Скажи им, что водяные по природе вовсе не их враги. Совсем наоборот! Жители моря и те, кто дышит воздухом, вместе способны на такое, что порознь им не по силам.

Фразы на певучем языке запорхали от лодки к лодке. Панигпак часто задавал полукровкам вопросы через норвежскую женщину. Действительность проявлялась по частям. Нет, эти инуиты ничего не знают о каких-либо пришельцах. Они, однако, проводят большую часть времени, охотясь на берегу, да и вообще редко выходят далеко в море — и никогда настолько далеко, как то делают белые люди, которые когда-то давно уплывали под парусами за горизонт, вылавливая в море бревна (Бенгта упомянула место под названием Маркландия). И до сих пор они имеют обыкновение отправляться на своих яликах в безрассудно долгие летние путешествия... А зимой они теснятся по домам. То есть как раз в то время, когда инуиты путешествуют на собачьих упряжках по земле или по льду вдоль берега. Жители поселка могут знать, и такие новости о происходящем на островах, которые инуитам вовсе неведомы. А коли такие новости есть, отцу Бенгты, Хаакону Арнорссону, они известны наверняка — ведь он самый могущественный человек в Поселке.

Тауно и Эйджан не могли не заметить, с каким ужасом было упомянуто имя Хаакона Арнорссона. Даже его дочь вздрогнула, а голос ее стал более суровым.

Но тем не менее...

— Значит, нам стоит с ним повидаться, — негромко сказала Эйджан. — Передать ли ему что-нибудь от тебя, Бенгта?

Молодая женщина не смогла больше сдерживаться — из ее глаз полились слезы.

— Передайте ему мое проклятие! — крикнула она. — Скажите ему... всем им... пусть покинут эту землю... пока их не погубил тупилак, которого на них наслал наш ангакок... За его злодеяния!

Миник стиснул гарпун. Каяки отплыли от умиака. Панигпак, с таинственным выражением лица, поплотнее закутался в меха. Женщины отодвинулись подальше от брата и сестры. Ощутив тревогу, заплакали младенцы.

— Кажется, нам пора уходить, — еле слышно бросил Тауно.

Эйджан кивнула.

Вскочив одновременно, дети водяного перебросили свои тела через борт умиака и скрылись в беспокойных суровых волнах.

3

Из разговоров с инуитами они узнали, что усадьба Хаакона расположена вблизи большой бухты, укрывавшей от непогоды Вестри Бигд. Полукровки отыскали ее, когда короткий серый день уже превратился в сумерки. Под покровом полумрака они надели на себя одежду, до этого свернутую и закрепленную на спинах. Конечно, вряд ли эта одежда могла скрыть их отличие от людей. Вместо ткани, которая очень скоро сгнила бы в воде, она была сделана из трех слоев рыбьей кожи, переливающейся разноцветной чешуей — они отыскали ее среди развалин Лири. Но даже такое платье уже не столь сильно оскорбляло религиозные чувства христиан, как то сделала бы нагота. Из непромокаемых мешочков они достали стальные ножи, но решили не пренебрегать и нержавеющим оружием из камня и кости. У каждого в руке было копье.

Одевшись, они зашагали к усадьбе.

Завывал леденящий, резкий ветер; волны перемалывали камни на берегу. Зрение полукровок — более острое, чем у людей — позволяло им отлично видеть в темноте. Местность между горбатыми холмами несла на себе печать заброшенности и запустения. Да, Вестри Бигд не был городом — его редкие дома разделяли многие мили дикой, необработанной земли, единственное, что тут могло вырасти за короткое холодное лето, так это — трава для скота: подножный корм и сено на зиму. Редкая стерня под голыми ступнями путников поведала им, какой скудной уродилась в тот год трава. Загоны для скота, огороженные выбеленными временем китовыми ребрами, были велики — должно быть, прежде в них содержали значительное количество животных, но сейчас стояло лишь по нескольку тощих овец да одинокие, столь же жалкие на вид коровы.

Здесь кончался небольшой узкий залив, на берегу которого лежали перевернутые лодки. Шестиместные