Ларуня преспокойно спала в комнате Катрионы, ее еще не хватились, и Криза без помех вынесла девочку из замка. Без помех, если не считать того, что ребенка приходилось кормить, переодевать, успокаивать… К счастью, орка запомнила дом в Гелани, куда ее поселил Роман, когда в Гелань вошли резистанты. Хозяйка, ее звали Тереза, приютила беглянку без лишних слов. Тереза возилась с Ларуней, а орка с кошачьим упорством от зари до зари караулила замковую дорогу. А потом из оскалившихся ворот выполз обоз. Растерявшиеся горожане не посмели остановить Тиверия, предъявившего столь веское доказательство своей силы, как голова Годоя и отряд братьев Цокаи. Единственное, на что сподобился эркард Гелани, это отправить с обозом десятка два эркардных стражников, которых тут же обезоружили и загнали в хвост процессии. Горожане понуро глотали пыль позднего лета, а по их следам тенью скользила Криза.

Нет, Криза не сомневалась в справедливости северного герцога, друга Романа и потомка Инты. Она боялась, что эландцу предъявят не одну, а три отрубленные головы и одной из них станет голова Уррика… До гор оставался один переход, значит, завтра… Прежде чем затаиться, Криза решила обойти лагерь. Там на засохшем дереве мерно покачивались три тела. Сердце девушки подскочило к горлу, потом провалилось вниз, вновь вернулось на свое место и затрепыхалось, как пойманный воробей. С трудом сглотнув, она подкралась поближе. Хвала Стае, это не Уррик… Это… братья Цокаи! Не выдержав, орка подскочила и захлопала в ладоши.

Те, кто повесил братцев, были хорошими охотниками. Две высокие фигуры выросли как из-под земли. Девушка выхватила нож, намереваясь защищаться.

— Глянь-ка, девка. Да чудная какая!

— А она с тех, с горных, видать… Эй там, — воин крикнул во тьму, видимо, там были еще воины, — позовите-ка дана Гардани!

— Шандера Гардани? — пискнула Криза.

— Точно, — удивленно подтвердил усатый таянец. — Да ты, девка, его никак знаешь?

— Знаю, — глотая непонятно откуда взявшиеся слезы, кивнула Криза и разжала пальцы. Нож с тихим стуком упал на землю.

3

— Я пришел проведать вас, ваше высочество. Может быть, у вас есть какие-то пожелания?

— Вас? Ваше высочество? — негромко переспросила Ланка. — Раньше вы меня так не называли… По крайней мере наедине.

— Раньше было… раньше, — пожал плечами Шандер. — Мы стали другими за эти два года.

— Я в любом случае благодарю… вас за то, что вы избавили меня от клетки. Я не обольщаюсь на свой счет, но есть вещи пострашнее смерти.

— Есть, — согласился Гардани, — я это знаю очень хорошо.

Офицерская палатка, в которой разместили пленницу, роскошью не отличалась, но она хотя бы прятала от посторонних глаз. У Ланки в распоряжении была целая ночь, мыло и вода из озера, так что сидящая перед Гардани женщина больше не напоминала безумную нищенку. Дамского платья в отряде, разумеется, не нашлось, но Ланке не привыкать было носить мужскую одежду.

— Мы нашли ваши рубины.

— Где?

— У Тиверия. Он утверждает, что нашел их в часовне. Разумеется, врет. Один из мерзавцев донес, что циалианок перебили братья Цокаи. Наверняка добывали Тиверию камни. Теперь ему не выкрутиться.

— Где Уррик?

— Я предложил ему свободу. Рене подтвердил решение Романа, горцы могут беспрепятственно вернуться к себе домой.

— Аррой всегда был дальновиден, — спокойно сказала дочь Марко. — Слову гоблинов можно верить. Уррик ушел?

— Отказался. Я ничего другого и не ожидал.

— Я тоже. Он настоящий… друг. Что меня ждет?

— Не знаю. — Шандер пристально взглянул в печальные глаза. — Очень многое, если не все, зависит от Рене, а он не станет мстить, особенно вам.

— Как он? — Голос Иланы впервые слегка дрогнул. — Здоров?

— Да. Он принял корону Эланда, но это еще не все…

— Разумеется. Корона Таяны по закону переходит к нему или его сыну…

— И корона Арции.

— Что?!

— Арция хочет видеть Рене Арроя своим императором.

— А мунтские Волинги?

— Луи убит, остальные короны не стоят.

— Значит, так все и вышло… Император Рене. А Ольвия — императрица…

— Не обязательно, — начал Шандер и отчего-то замолчал. Рассказывать Ланке про Герику было бы слишком жестоко.

Илана молчала, сжав виски тонкими руками. Графу было жаль ее, но он старался ничем не выдать своих чувств. Как унизительна и невыносима жалость, он испытал на себе.

— Ты, — он сам не понял, как с его губ сорвалось это обращение, — не хочешь видеть Уррика?

— Хочу. Но разве это можно?

— Почему нет? — пожал плечами Шандер. — Если он твой друг…

— Он больше чем друг, — с горечью сказала Ланка, опуская голову. — Он все, что у меня осталось. Остальное я погубила… Сама. Взяла и погубила.

— Ну зачем ты так? — Дочка Марко с детства так скрывала слезы, а они со Стефком… Шандер присел на корточки и снизу вверх посмотрел в лицо вдове Годоя, состроив забавную гримаску: — Эй, и кто это у нас тут намокает, а?

Женщина вздрогнула, закусила губу и наконец расплакалась совершенно по-детски, вздрагивая всем телом и широко раскрывая рот. Гардани вспомнилось, как Лукиан на охоте, не заметив принцессы, перерезал горло сломавшей ногу лошади. Тогда девятилетняя Ланка точно так же ревела в голос, а он, в ту пору другар наследника, уволок девочку в малинник и утешал, угощая с ладони спелыми ягодами… Все-таки прошлое держит всех железной хваткой. Шандер бережно взял обеими ладонями лицо Иланы и большими пальцами вытер слезы.

— Не надо плакать. Мы живы, и это главное… Всем было плохо, да и сейчас… — Он оборвал сам себя: не хватало еще рассказать ей о Лупе! — Ну, успокойся же! Не может все время быть плохо, должен же в конце концов поменяться ветер…

— Ты стал совсем эландцем. — Ланка сквозь слезы попробовала улыбнуться. Нельзя сказать, чтобы ей это удалось, но безнадежности в карих глазах больше не было. — Знаешь, Шани, — она назвала его прежним именем, — гоблины говорят, что жизнь дается нам для того, чтобы мы могли приготовиться к смерти, которая только и позволяет судить, кем ты был…

— Не думаю… — Шандер уселся на полу, взяв Илану за руки, помолчал и повторил: — Нет, не думаю… Жизнь и нам, и всем остальным, от деревьев до этой вот комашки, — граф щелчком сбил небольшого красного жучка со своего рукава, — дается просто потому, что дается. А смерть… Она нужна, чтобы те, кто в состоянии думать и чувствовать, могли оценить жизнь… В конце концов, она стоит того, чтобы за нее, если нужно… пожертвовать жизнью…

— Ты странно говоришь, — все еще всхлипывая, пробормотала Ланка, — но ты не так уж и не прав… Жизнь — это такое дорогое, что единственная ее цена — она сама…