1

Эстель Оскора

Белка вытащила меня из постели затемно. В сегодняшней церемонии дочке Шандера отводилась почетная роль моей подруги, ведь других подруг у меня ни в Кантиске, ни где бы то ни было не имелось. Я безумно боялась, что мне навяжут свалившуюся нам на голову Илану, и, как выяснилось, зря. Дочь Марко Ямбора должна была принести присягу новому императору и королю и, согласно этикету, не могла исполнять никаких иных обязанностей.

Рене и Феликс сочли за благо объявить всем, что Илана подпала под чары тарскийского господаря, став одной из первых его жертв; возможно, так оно и было, но глаза у принцессы казались несчастными и злыми. Как у кошки, из когтей которой вырвали воробья. Я бы хотела ее пожалеть и ей поверить, но увы… Всепрощения и кротости во мне осталось немного, да и возлюбить того, кто тебя ненавидит, трудно, что бы там ни говорили клирики. Общество Иланы тяготило не только меня. Уцелевшие «Серебряные», арцийцы, даже эландцы — все старательно избегали вдову Годоя, и она платила им той же монетой.

Впрочем, мне следовало благодарить Ланку за то, что она потеснила мою скромную персону в мыслях сплетников и сплетниц, каковых хватало и среди нобилей всякого ранга, и среди клириков, и среди горожан. Вдова страшного Годоя занимала бездельников куда сильнее нас с Рене и отправленной в монастырь Ольвии. Я своими ушами слышала, как две целомудренные девы в белых циалианских одеждах прямо во храме шепотом обсуждали подробности супружеской жизни пособника Антипода и утверждали, что дочь Иланы появилась на свет с зубами. Представляю, в какой бы восторг пришли эти ханжи, узнай они правду об Уррике…

Вот за кого я бы Ланку прибила! Оказалось, что эта дрянь дала не жалевшему ради нее ни жизни, ни чести гоблину полную отставку, даже на глаза к себе не пускала. По лицам горцев не понять, что у них на душе — хотя тот же Уррик успел объяснить вездесущей Белке, что у гоблинов души нету, — но не рыдать на городской площади не значит не чувствовать. Хорошо хоть бедняга встретил здесь соотечественников, присягнувших служить «крови Инты», к каковым относились я и Рене.

Несмотря на противодействие Максимилиана, Рене принял сдавшихся гоблинов к себе на службу, создав из них нечто вроде личной охраны. Горцы к своей новой службе отнеслись страшно серьезно, и у наших дверей и под окнами днем и ночью торчали молчаливые воины с обнаженными ятаганами. Я быстро привыкла к этим созданиям, отличавшимся от людей разве что смуглой кожей, более длинными клыками да раскосыми глазами, способными видеть в темноте. Это была красивая раса, на гербе которой лично я поместила бы горную рысь…

Гоблины мне изрядно напоминали Преданного, которого я бросила на произвол судьбы в Эланде, хорошо хоть Эрик догадался привезти моего кота сюда. Преданный сразу же нашел общий язык с нашими новыми стражами. В резиденции Архипастыря собралась престранная компания, и не будь заслуги Феликса столь очевидны, а репутация его врагов столь подмочена, его святейшество могли бы заподозрить в ереси, Недозволенной магии и покровительстве прелюбодеям.

Его святейшество поселил нас с Рене на разных этажах, но потайной ход превращал наши спальни в одно целое, так что ночи были нашими, зато дни мы проводили в скучнейших церемониях. Рене хотя бы удавалось уединяться с умными и нужными людьми, а вот на мою долю выпало ублажение целой своры куриц и кошек, прибывавших в Кантиску, дабы участвовать в беспримерном событии — коронации первого императора Арции, Таяны и Тарски.

К концу дня я начинала чувствовать себя попугаем из Эр-Атэва, бесконечно повторяющим дурацкие любезные фразы. Если бы не Белка, я бы точно кого-нибудь укусила, но девица Гардани всегда умудрялась вовремя шепнуть нечто, после чего моей главной заботой становилось не рассмеяться. Белка была счастлива и довольна, а вот ее отец… Я с трудом узнала Шани, когда тот вернулся. Нет, Шани оставался все таким же — молчаливым, надежным и красивым, но когда он переставал говорить о делах, его глаза казались пустыми и выгоревшими, как дом после пожара. Я понимала, что это из-за Лупе, но боялась спросить его впрямую, а он старательно избегал оставаться со мной наедине. Наверное, наше с Рене счастье, хоть и отравленное коронами и дураками, напоминало Шани о его потере, зато он еше по дороге в Кантиску накрепко сошелся с Урриком. Это была дружба двоих мужчин в лучшем и высшем смысле этого слова, мужчин, которые спасли друг друга и к которым судьба не была добра. И все же мне казалось, что эти двое еще будут счастливы, хотя, скажи я об этом, они бы решили, что я лишь хочу их утешить.

И все равно их горе казалось, если можно так выразиться, живым. Уррик и Шандер могли думать, чувствовать, вспоминать; им было больно, но любая боль была лучше спокойной улыбчивой тоски Клэра. Осенний рыцарь вместе с Эмзаром и Романом тоже был в Кантиске. Гости на коронации, князья из таинственного Озерного края, в которых стараниями клириков никто не узнавал крылатых всадников, чей безумный бросок принес победу на Хомячьем поле, ныне именуемом Святым. А на Поганой Подкове начали строить храм в память обо всех погибших. Это было, безусловно, благим делом, и я не понимала, почему оно мне не по душе…

На колокольне храма Триединого басовито ударил Великий колокол. До церемонии оставалось не больше часа. Хвала Великому Орлу, малый траур, который я все еще носила, избавлял меня от экзекуции в руках императорских камеристок и куаферов, каковых понаехало в Святой град тьма-тьмущая. Я надела то же платье и драгоценности, что были на мне в день, когда Рене принимал Базилека у Башни Альбатроса. Как же давно это было…

— А ты красивая, Геро! — заметила Белка, придирчиво меня разглядывая. — Я тоже буду красивой, только вот волосы у меня черные… А правда, что черные волосы притягивают светлые, а черные отталкивают? И что мальчик всегда любит таких девочек, как его мать?

Так, дожили… Ох, неспроста она спрашивает.

— Белка, откуда ты взяла такую чушь?

— Из «Книги Прелести». Мне одна дама дала почитать…

Таких дам убивать мало… Шандер был хорош резковатой мужской красотой, а вот Белинда, похоже, пошла в мать, а вернее, в свою несчастную тетку, хотя слово это к Марите не подходило…

— Геро! Это правда?

— Вранье, Бельчонок! Твой отец выбрал твою мать, а они оба черноволосые. А… Рене-младший никогда не взглянет на женщину, похожую на Ольвию Арройю. «Книга Прелести» написана для тех, у кого никогда никакой прелести нет и не будет.

— А у меня будет?

Звездный Лебедь! Как же ей объяснить, что она уже есть?!

Торжественный стук в дверь прервал мои терзания. Брат Фиделиус заявился проверить, готовы ли мы, и, к счастью для нас с Белкой, оказался более или менее удовлетворен увиденным…

2

Илана еще раз взглянула в зеркало. Лиловая траурная одежда ей, в отличие от Герики, не шла. Странно, дочери Марко казалось, что внутри ее все выгорело дотла, а вот поди ж ты, подобные мелочи причиняли почти физическую боль. Она не обманывала себя, всему виной была ее нескладная любовь к герцогу… нет, теперь уже к императору.