была изломана так сильно, что напоминала обвисший чулок из плоти, а на месте левой осталась лишь уродливая культя, сожженная до черной корки, из трещин которой сочилась желтоватая сукровица. Все тело одержимого покрывали едва зарубцевавшиеся шрамы, ссадины, синяки и ожоги. На исхудавшем животе остались следы проколов. С обритой головы, безвольно упавшей на впалую грудь со сломанными ребрами, сняли почти всю кожу.

Наклонившись, епископ заглянул в лицо Ахина. Он едва узнал одержимого. Впавшие щеки, разбитые губы, смещенная челюсть, сломанный нос. Один черный глаз заплыл, второй был выдавлен. Из кривого открытого рта, в котором практически не осталось целых зубов, с хрипом вырывалось слабое дыхание.

«Какая абсурдная жестокость… И это — справедливый суд над преступником?»

Ферот понимал, чего добивались создания Света. Они желали узнать, каким образом Ахин смог пробудить в себе темные силы. Ведь даже если он в самом деле является последним одержимым, а порождения Тьмы в скором будущем будут истреблены, люди по-прежнему останутся наиболее слабыми и податливыми темному влиянию существами. И чтобы подобный инцидент не повторился вновь, необходимо понять природу возникновения этого феномена и принять соответствующие меры.

«Но он ведь и сам ничего не знает, очевидно же. А теперь даже ответить не может! К чему все это? Зачем его продолжают пытать?»

Жизнь держалась в изувеченном узнике лишь благодаря светлому оберегу. И в этом же заключалась самая изощренная пытка — исцеляя человеческое тело одержимого, сила Света обжигала темный аспект слившихся воедино сущностей. Но сияющий круг священных символов не давал Ахину умереть, продлевая и приумножая его страдания. Бесконечно и непрерывно.

— Доволен? — отчего-то разозлился Ферот. — Этого ты добивался?!

Одержимый дернулся. Он с трудом приоткрыл глаз и посмотрел на атлана. Из груди вырвался слабый клокочущий выдох.

— Ты попытался пронести на своих плечах судьбу мира! — выкрикнул епископ, сжав кулаки до хруста суставов. — А в итоге не смог справиться даже с весом собственной жизни!

Ахин обессилено повис на оковах. Слишком поздно. Ответов не будет. Сейчас одержимый мог лишь мучительно ждать, когда же смерть смилостивится над ним.

— Все из-за тебя! Мой мир вывернулся наизнанку из-за тебя!

По коридорам казематов пронесся тревожный перезвон сигнального колокольчика. Скоро прибудет охрана.

— Или… — Ферот устало вздохнул. Злость исчезла так же внезапно, как и появилась. Осталось только сожаление.

Епископ направил руку на оберег. Кончики пальцев слегка защипало, по телу разлилось приятное тепло. Сияющие символы мелко задрожали, вспыхнули в последний раз и осыпались на грязный пол медленно затухающими искрами.

— Спа… с… бо… — изо рта Ахина хлынула кровь.

Одержимый умер. Просто умер.

— Это неправильно, — прошептал Ферот, глядя на него немигающим светлым взглядом. — Мы должны жить в мире, где никто не будет благодарить за смерть.

Подойдя к мертвому человеку, висящему на стене, епископ закрыл ему единственный темно-карий глаз, в котором уже не осталось прежней всепоглощающей черноты. Для него все наконец-то закончилось.

Оставив последние мысли в тюремной камере, Ферот неопределенно дернул плечом, повернулся и пошел к открытой двери. Сейчас его возьмут под стражу. Возможно, на суде он даже будет услышан. Но вряд ли его мнение теперь что-то значит. Как и он сам.

Ферот шагнул в коридор.

Ферот шагнул в коридор.

Те же темные стены, тот же грязный пол, те же капли, свисающие с потолка. Но это точно не казематы Цитадели. Коридор слишком пуст и тих, если не считать едва слышное гудение мелко вибрирующего воздуха. Он не имел ни начала, ни конца, хотя все вокруг насквозь пропиталось ощущением скованности и ограниченности.

Епископ стоял в центре меж стенами, полом и потолком. Ему видны все стороны во всех направлениях, атлан смотрел снаружи и одновременно изнутри, он находился повсюду, но только здесь. Его шаги передвигали мир, подконтрольные чувства застыли в невообразимых фигурах, ожидая своего часа, а мысли просачивались сквозь плотную каменную кладку и соединялись с бесконечностью, сотканной из абсолютных сознаний всех разумных существ, живущих, некогда живших, тех, кто еще только будет жить, и тех, кому никогда не суждено стать частью реальности.

— Время — суть осознание времени. Как и все сущее.

— Ты… — Ферот внимательно присмотрелся к размытой фигуре в белом атланском камзоле. Возможно, это был он сам. — Я помню… Такое же ощущение, как тогда… в Бирне… Что ты такое?

— Подожди.

Епископ вышел в коридор и закрыл за собой дверь, которая местами была изрублена и подпалена.

— Я сошел с ума?

Легко считать себя сумасшедшим, пока не столкнешься с настоящим безумием. Это страшно. Очень страшно.

— Даже не знаю. А как ты сам считаешь?

— Со мной что-то не так.

— Возможно. Это все, что ты хотел спросить у меня?

— У тебя я ничего не хотел спрашивать.

— Зачем тогда пришел?

— Зачем… — Ферот осекся, изумленно уставившись на странного атлана, которого до этого момента считал собой: — Ахин?

— Скорее да, чем нет, — пожал плечами одержимый.

Теперь он выглядел так же, как в тот день, когда была разгромлена банда Сеамира. Епископ запомнил его таким. И это лишний раз подтверждало, что сейчас все происходит в сознании Ферота. Точнее, по пути к нему, где-то в промежутке между действительностью и восприятием действительности.

— Почему ты жив? — подозрительно поинтересовался атлан. Версия с собственным сумасшествием казалась ему чуть более правдоподобной, нежели… вот это все.

— Я? Нет, я уже мертв, — небрежно отмахнулся одержимый. — Ты ведь видел мой труп. Вон он висит… Ладно, отсюда не разглядеть.

— Но ты все же Ахин?

— Я нечто большее, чем Ахин. Но при этом я всего лишь его часть.

— То есть ты тот темный дух, который овладел его человеческим телом? Я правильно понимаю?

— Теперь уже сложно сказать, — одержимый снова пожал плечами. — Не надо пытаться как-то выделять темного духа или человека. Мы… Я — Ахин. Ну, в основном.

Ферот почему-то никак не мог поверить, что стоящее перед ним — условно перед ним — существо в самом деле являлось тем печально известным порождением Тьмы, которое подняло восстание рабов, заручилось помощью кочевых демонов, уничтожило Бирн и обагрило кровью созданий Света столицу Атланской империи. Этот Ахин определенно не был тем Ахином. Он ничего не делал. Только наблюдал за собой. И быть может, поэтому до сих пор сохранил рассудок и жизнь. То есть подобие рассудка и жизни.

— Что с тобой произошло?

— Ты про смерть?

— Да.

— Ну, я умер. Светящиеся буквы на моей груди исчезли, тело почти сразу погибло, а накопившиеся сожаления, боль и отчаяние вытолкнули меня сюда. Что-то вроде инстинкта выживания, наверное.

— И теперь ты свободен?

— По-своему, — после короткой паузы ответил