— На совете обсуждается исход гатляуров.

— А, это… Конечно, что же еще…

— Вопрос важный, не спорю, — деловито кивнул молодой атлан. Он смог перешагнуть порог неловкости, как будто и вовсе забыл, что разговаривает с «тем самым» опальным епископом. — Но ведь можно все решить в частном порядке. К чему такая спешка?

«Каждый хочет успеть урвать кусок покрупнее. Гатляуры оставили после себя огромную дыру в экономике, обороне и политике. Желающих заткнуть ее найдется немало».

— Созвали все высшие чины Цитадели, совет архиепископов присутствует в полном составе, председательствует лично кардинал Иустин, — продолжил разговорившийся клирик. — Еще пришли феи, руководящие главными налоговыми и ростовщическими конторами, и они уже вторые сутки как не… ну… не занимаются тем, чем обычно занимаются феи. Но знаете, что самое странное? Кардинал пригласил на совет людей! Людей! Конечно, не абы кого, только латифундистов из пригорода и владельцев крупнейших цехов, строительных гильдий и складов. Но это же всего лишь люди!

«Иустин решил создать человеческую элиту, чтобы было проще держать будущих созданий Помраченного Света в узде. Умно».

— Каждый хочет внести свой вклад в благополучие Атланской империи, — развел руками Ферот.

— И вы тоже?

Епископ угрюмо усмехнулся.

— Да.

— Только не создавайте новых поводов для споров, ладно?

— Я их прекращу, — ответил Ферот.

— Хорошо, — клирик явно не поверил ему. — Желаю вам удачи… — он озадаченно посмотрел по сторонам: — Странно. Мы должны были уже прийти. И где Иурин?

— Кто?

— Он шел впереди.

«Прости, но, кажется, он остался в вашей Цитадели, а мы попали в мою…»

Клирик снова покосился на Ферота. Увидев его осунувшееся серое лицо и ссутулившуюся фигуру, молодой атлан внезапно осознал, что все это время вел беседу с тем, кого следовало бы избегать. И светлая душа Цитадели, наделенная то ли собственным особым разумом, то ли каким-то подобием инстинктов, почувствовала его недоверие к впавшему в немилость епископу.

— О, вот же зал совета! — воскликнул клирик, удивленно глядя на высокую дверь. Он мог бы поклясться, что мгновение назад ее здесь не было. Впрочем, если целые сутки бегать, выполняя поручения начальства, то и не такое может привидеться. — Наверное, Иурин уже там. А я опаздываю!

Атлан торопливо зашел внутрь, оставив Ферота в одиночестве посреди коридора.

Собравшись с мыслями и уняв дрожь в теле, епископ глубоко вдохнул, медленно выдохнул, шагнул к приоткрытой двери и мягко толкнул ее. Он уже принял решение, отступать слишком поздно. С его слов начнется новый мир. Мир, за который нужно бороться каждому и сообща.

***

Ферот прошел в зал и замер. Он не увидел никого, даже только что вошедшего клирика. За длинным столом никто не сидел, у рабочих стоек вдоль стен не суетились служащие и ассистенты, вокруг было пусто и тихо. Только изредка слышалось смутное эхо оживленной беседы, доносящееся до епископа словно из-под воды. Атланские чиновники и архиепископы, кардинал, феи, люди — все они здесь. И Ферот тоже, но в ином «здесь». Цитадель отгородила его от праведных созданий Света.

— Вот, значит, как? — обратился к потолку одинокий атлан посреди пустого зала. — Не можешь запретить мне говорить, поэтому сделала так, чтобы никто меня не услышал?

Крепость не ответила.

— Я понял. Вы связаны. Они не готовы прислушаться к моим словам, понять меня и сделать правильный выбор. Ты это чувствуешь и тоже отвергаешь меня. Я прав?

Эхо вопроса растворилось в тишине.

— Дай мне шанс. Прошу тебя… Я должен переубедить созданий Света. Времена меняются, так дальше жить нельзя! Пусть меня услышат! Если ты желаешь всем нам только блага, то позволь мне выступить перед ними, озвучить правду, которую и так все знают, но отказываются принимать! У меня есть решение! Я могу изменить мир к лучшему! Слышишь меня? Дай мне шанс! Умоляю…

Но Цитадель молчала, а зал заседания совета оставался для Ферота пустым. Похоже, озаренная твердыня не обладала ни разумом, ни чувствами. Она неразрывно связана с каждым атланом, создана их верой в собственную исключительность, материализована светлой силой и закреплена на теле древней фортификации благодаря непоколебимой вере в идеалы Света. Атланы и не заметили, как сами создали свою крепость с ее хитросплетением коридоров, комнат и залов, каждый раз выстраивающихся так, как было необходимо хозяевам Цитадели, даже если они управляли ею неосознанно. Неудивительно, что Ферот стал для нее чужим.

— Здесь меня не услышат, — печально заключил епископ, выходя из зала. — И на что я только надеялся, если меня отвергает даже груда камней, воплощающая убеждения и образ мыслей моего народа…

Придется начать издалека. Борьба затянется, однако сдаваться нельзя, иначе от Атланской империи не останется ничего хотя бы отдаленно похожего на цивилизованную страну. Переписанные доктрины, противостояние в верхах власти, истребление целых рас, светлые создания, ставшие рабами. Помраченный Свет… Этого необходимо избежать.

Ферот пойдет туда, где его услышат. К людям. Епископ не собирался поднимать восстание, он лишь хотел, чтобы слова прозвучали громче. Тысячи голосов поддержат его, когда все узнают правду. Если перемены к лучшему не получается спустить с верхов, то нужно их поднимать с низов.

«Но я должен быть осторожен. Есть грань, за которую нельзя переступать. Иначе прольется кровь».

Все уже пошло не так, как планировал Ферот. Игра слов становится опаснее. Он хотел предотвратить геноцид, гражданскую войну и падение Атланской империи, но невозможно не увидеть в его действиях предпосылки ко всему этому. И епископ все понимал. Ему предстоит вызвать лавину, которую он же обязан будет сдерживать.

«Наверное, не зря меня считают безумцем», — хмыкнул Ферот, шагая по бесконечным коридорам. Но если страну могут спасти только решения и действия сумасшедшего, то это может означать лишь то, что со страной действительно что-то не так. Даже если в Цитадели думают иначе. Даже если он сам думает иначе.

А с чего вдруг у него появилась уверенность, что его решения верны, что правда — это правда? Ферот ведь уже осознал, что названное добром не всегда является им на самом деле, а злом порой считают недопонятое добро. Абсолютные понятия добра и зла — просто ориентиры, недосягаемая величина. И истина тоже. Нельзя знать наверняка — прав ты или нет. Но стремиться к этому знанию необходимо. Подтверждать и опровергать. Даже если одно означает неисправимые ошибки прошлого, а другое — неизбежный крах будущего.

В голове епископа вновь воцарился болезненный беспорядок. Судьба вечно ведет его не туда, куда нужно. Он стал чужим для своих, а для чужих еще не начал быть своим. Наверное, как-то так и выглядит