все было приперто, и ключи у отца. Нанета, возвратившись, представила Евгении пару свежих яиц. Евгения чуть не прыгнула ей на шею.

— Мне предложил эти яйца лаландский фермер из вежливости, а я и взяла их… Добрый старик!

Наконец после двухчасовых трудов, в продолжение которых Евгения двадцать раз бросала свое рукоделие, чтобы присмотреть за кофе, чтобы пойти послушать, встает ли кузен ее, кое-как сочинился завтрак, хотя очень, очень скромный, но который мог бы почесться пиршеством — так резко не гармонировал он со всегдашними обычаями и правилами этого дома. Обыкновенно завтракали они всегда стоя, то есть ели немножко хлебца, плодов или выпивали стакан вина. Но теперь, видя накрытый стол с придвинутыми креслами, видя целых две тарелки с плодами, бутылку белого вина, хлеб и сахар, Евгения невольно вздрогнула, подумав только, что бы всем было, если бы старик вошел в эту минуту. Евгения стала беспокойно поглядывать на часы, рассчитывая время до возвращения отца.

— Не беспокойся, Евгения, — сказала г-жа Гранде, — если неравно придет отец, то я все возьму на себя.

Евгения не могла удержаться от слез при словах своей матери.

— Матушка, добрая матушка, — сказала она, — я не умела ценить тебя до сих пор!

Шарль, пройдя несколько раз по комнате, пропев несколько куплетов, явился наконец в залу. К счастию, было только одиннадцать часов. Парижанин оделся так изящно, как будто бы находился в замке той знатной барыни, которая теперь путешествовала по Шотландии. Он вошел весело и свободно; веселый вид украшает юность, но сердце сжалось у Евгении. Шарль утешился уже насчет анжуйских замков и весело поздоровался со своей теткой.

— Хорошо ли вы провели ночь, тетушка? Здоровы ли вы, кузина?

— Хорошо, а вы? — отвечала г-жа Гранде.

— Я? Бесподобно…

— Не угодно ли вам завтракать, братец? Садитесь!

— Но я никогда не завтракаю ранее полудня, когда просыпаюсь. Однако я так плохо жил в дороге, что с удовольствием последую вашему совету. Притом…

И он вынул из кармана самые восхитительные плоские часы, какие когда-либо смастерил Брегет.

— Ага, только одиннадцать часов. Я рано встал сегодня.

— Рано! — сказала г-жа Гранде.

— Да, но мне нужно было кое-чем заняться… Ну так я с аппетитом съем что-нибудь… так, цыпленка или куропатку…

— Пречистая Дева! — воскликнула Нанета.

— Куропатку! — шептала Евгения; она бы теперь все отдала за одну куропатку.

— Садитесь же, — сказала г-жа Гранде.

И наш денди развалился на диване, как хорошенькая женщина. Евгения с матерью придвинули поближе к столу свои стулья.

— Вы всегда здесь живете? — спросил Шарль, озирая эту залу, причем комната днем показалась ему еще скучнее, чем при свечах.

— Всегда, — отвечала Евгения, — кроме времени сбора винограда, тогда мы все помогаем Нанете и поселяемся в Нойеском аббатстве.

— Часто вы прогуливаетесь?

— Иногда, — сказала г-жа Гранде, — в воскресенье после вечерни, когда погода хорошая; тогда мы ходим на мост или на луга, во время сенокоса.

— Здесь есть театр?

— Театр, актеры! — воскликнула г-жа Гранде. — Но ведь это смертный грех!

— Ну вот вам и яйца, — сказала Нанета, поставив тарелку на стол. — Вот вам и цыплята в яичной скорлупе!

— Как! Свежие яйца! Это бесподобно, — вскричал Шарль, который мигом позабыл о куропатках, подобно всем лакомкам, приученным к роскоши. — Если бы еще немного масла… — прибавил он. — Ну-ка, Нанета!

— Масла? — сказала добрая служанка. — Ну, тогда проститесь с пирожным.

— Да дай же масла, Нанета! — закричала в нетерпении Евгения.

Она смотрела на своего кузена и на завтрак, ею приготовленный, с каким-то тайным торжественным наслаждением, как парижская гризетка смотрит на мелодраму, где торжествует невинность. Правда, что и Шарль, воспитанный умной, нежной матерью, перевоспитанный и усовершенствованный женщиной большого света, был ловок, грациозен, как хорошенькая кокетка.

Есть какой-то магнетизм сочувствия в нежной внимательности молодой девушки. Шарль не мог не заметить, не мог устоять против ласкового, милого внимания своей кузины и бросил на нее взгляд, блиставший нежным, неизъяснимым чувством. Он заметил тогда всю прелесть и гармонию лица ее, невинность приемов, магнетический блеск ее взора, сиявшего юной любовью и неведомым желанием.

— Право, прекрасная кузина, — сказал он, — если бы вы явились в ложе Парижской оперы и в блестящем наряде, то я вас уверяю, что все мужчины вздрогнули бы от удивления, а женщины от зависти.

Сердце Евгении затрепетало от радости.

— Вы насмехаетесь, кузен, над бедной провинциалкой.

— Если бы вы знали меня, кузина, то не сказали бы этого. Знайте же, что я ненавижу насмешку, она губит сердце, уничтожает всякое чувство…

И он премило откусил ломтик от своего бутерброда.

— Нет, сестрица, я совсем не так остроумен, чтобы быть насмешником, и, признаюсь, это мне даже вредит. Видите ли, в Париже есть особенная система — одним словом убить, уничтожить человека. Стоит, например, сказать: у него доброе сердце, и это значит, что бедняга глуп, как носорог. Но так как я, во-первых, богат, а во-вторых, не даю промаху из пистолета, то насмешка поневоле щадит меня…

— Это показывает, милый племянник, что у вас доброе сердце, — сказала г-жа Гранде.

— Какой у вас миленький перстень, — поспешила сказать Евгения. — Можно взглянуть на него?

Шарль протянул свою руку, и Евгения покраснела, когда, снимая кольцо, дотронулась до его тонких, длинных, белых пальцев.

— Посмотри, какая работа, маменька!

— И, да сколько тут золота! — сказала Нанета, поставив на стол кофейник.

— Как, что это? — смеясь, спросил Шарль, увидев продолговатый глиняный горшок, полированный под фаянс внутри, покрытый пеплом и золой снаружи, в котором кофе то вскипал на поверхность жидкости, то медленно оседал на дно.

— Кофе кипяченый, — отвечала Нанета.

— А, любезнейшая тетушка, ну, я рад, что, по крайней мере, оставлю здесь по себе добрую память. Да вы отстали на целый век! Позвольте же изъяснить вам, как готовят кофе a là Chaptal, любезнейшая тетушка.

И он пустился в объяснения о том, как приготовляется кофе a là Chaptal.

— Ну уж если тут столько работы, — заметила Нанета, — так поздно мне этому учиться: не пойму, батюшка. Да к тому же некогда; кто будет ходить за коровой, доить, поить ее, покамест я буду возиться с кофе?

— Я буду ходить за ней, — сказала Евгения.

— Дитя! — заметила г-жа Гранде, взглянув на дочь.

И при этом слове вдруг все три, вспомнив о несчастии молодого человека, замолчали и взглянули на него с видом сострадания. Это поразило Шарля.

— Что с вами, кузина?

— Молчи, Евгения, — сказала г-жа Гранде, видя, что дочь готова проговориться, — ты знаешь, что отец твой хочет сам говорить с господином…

— Шарлем, тетушка.

— Ах, вас зовут Шарлем… это прекрасное имя! — сказала Евгения.

Предчувствуемые несчастия почти всегда сбываются.