Счастье всего лишь в том, чтобы сохранять память на длинном пути.

Так много зла в этом мире. Так много недоброго, нехорошего, неправильного. Столько подлости и недоброжелательства. Не помнят добра и множат зло.

И столько жестокого приходилось творить в жизни. Убивать гадов. Наказывать виновных. Ставить сильных впереди слабых и здоровых впереди больных.

Приходилось подавлять в себе жалость и поднимать в душе гнев. Заставлять себя быть суровым и беспощадным — злым и нехорошим заставлять себя быть, потому что так надо было. И что страшнее — иногда зло поднималось в тебе само, и ты следовал ему с удовольствием, и отпускал вожжи, и отрадно было чувствовать себя карающей рукой, и в забвении экстаза быть свободным от морали и жалости.

Но когда приходит твое время уходить — ничего этого не остается. Ничего не остается, когда уходит человек. Ни свершения и открытия, ни труды и муки. Только добро остается.

Спешите делать добро. Только добро остается.

И когда придет мой час — молю Бога дать мне сил и мира в душе, чтоб без страха и с радостью начать свой последний и бесконечный полет по фиолетовому неяркому тоннелю, облицованному шестигранными рыцарскими щитами — туда, где, загибаясь вдали влево и вверх — он выходит на ослепительный сияющий свет — и свет этот есть тот бесконечный миг, который и есть Вечная Жизнь.

И там, на выходе из твоего последнего полета, у порога тоннеля на грани счастливого сияния, светлее которого уже и нет ничего, стоят и ждут тебя радостно все те, кого ты любил, кто был тебе дорог, кто был светом твоей жизни в далеком и трудном пути. Их лица сияют радостью, их руки протягиваются к тебе, их голоса звенят счастьем вечной встречи.

Это юные прекрасные женщины, которых ты любил — добрые и простившие, кроткие и любящие, счастье которых — во встрече с тобой. Это твои друзья — молодые и здоровые, веселые и сильные, они хлопают тебя по плечам и посадят за стол, и нальют бокалы, пойдут с тобой по лугам и лесным тропинкам и будут говорить о самом важном в жизни.

Это все, кто помог тебе на длинной дороге — подставив плечо или ободрив словом, дав денег или заступившись в драке, взяв на себя часть твоей тяжелой работы или сняв для тебя свою рубашку.

И это твои отец и мать, мама и папа — которые видели сверху всю твою жизнь, и радовались твоим успехам, и переживали твои неудачи и трудности, и поддерживали своим незримым духом твой дух в минуты слабости и смятений, в часы печали, жизнь горит в них ровным теплым светом, и они обнимают тебя и говорят: ну здравствуй, сынок, мы рады, что ты так хорошо пожил на земле, ты молодец, все в порядке, мы любим тебя, мы тобой гордимся; ты достойно продолжил нашу жизнь, нам не на что жаловаться, мы счастливы, и это ты сделал нас счастливыми.

И твои враги стоят поодаль, и хмуровато и неуверенно улыбаются тебе, и кто-то из них пробурчит первым: да ладно, это была жизнь, по жизни все бывает, чего уж там, все-таки все было неплохо, правда?..

Сказал некогда один мудрец: не дай Б-г, если смерть придет раньше, чем ты будешь к ней готов. Счастлив и возлюблен тот, кто уйдет в последний путь, будучи готов к нему.

И ты можешь сказать: я сделал все, что мог. Я часто был недостоин, я часто был слаб, я бывал неправ и на мне вина. И все-таки я старался, Господи! Все-таки, как мог, я оправдал все то, что Ты в меня вложил. Все-таки я сделал на земле то, что мог и должен был — пусть не все, но что смог.

А теперь мои земные дела остались позади. С чувством сделанного дела я оставляю их в наследство вам, остающимся, кто еще живет земной жизнью. Простите меня за все, что я сделал не так. Простите все, кого я неправедно обидел. Простите все, к кому я был несправедлив. Я грешен, я виноват, я слаб и порочен, я глуп и несовершенен. И все-таки я старался. И все-таки не так плохо я сделал все, что мог.

А теперь мне легко. Настало время, когда сброшен весь груз с души. И легкая этим душа взлетает вверх, туда, в бесконечные миры. И сейчас я помчусь по сказочному тоннелю к сияющему вдали вечному свету, и любовь моей жизни, драгоценные люди сердца моего встретят меня у входа. И исполненный счастья, отправляюсь я в путь.

Прощайте. Не надо грустить — не о чем. Все было хорошо — и сейчас все хорошо.

И не торопитесь ко мне. Я буду ждать вас всегда — ожидание будет мне легко и счастливо.

День был сизый, ветер нес водяную пыль, и по дороге сплошной колонной час за часом текла толпа, подняв воротники курток и плащей, накрывшись отсыревшими одеялами, поправляя вывернутые зонты, хлюпали кроссовки и туфли, горбились на спинах сумки и рюкзаки, не плакали дети, не жаловались женщины, и сиплое дыхание сливалось в единый шелест над потоком.

Между брошенных вдоль обочин вещей, на свалке рядом с тракторным колесом и синей синтетической елкой, кособочился большой серый сейф, бог весть как попавший сюда — кто его вез? как сгрузил, почему бросил? При этом сейф был закрыт, дверца с никелированным колесом прилегала плотно, но ни у кого не было ни инструментов, ни взрывчатки, ни сил и желания, чтобы пытаться вскрыть его.

На сейфе этом стоял человек в мокром насквозь костюме и галстуке — щуплый, лысый, с характерным еврейским лицом. В руке у него была не то указка, не то музейный офицерский стек, не то просто обломанная трость, и он ею взмахивал, дирижируя собственной речи.

Никто, разумеется, слов его не слушал и не слышал, спятивших было в последнее время пруд пруди. А если б слышали — возникло бы впечатление, отличное от зримой картины: это громогласный пророк и убеленный сединами мудрец вещает истину неразумным грешникам, или профессор ведет дополнительные занятия с отстающими школьниками, а только голос раскатывался мощно и внушал внемлющим трепет, если б было кому внимать. Да и трепетать перестали.

И поверял безнадежному пространству свои мысли неуместный оратор, просто не в силах дать им пропасть непроизнесенными, нерожденными в свет: пусть прозвучат словами, пусть поколеблют атмосферу, пусть превратятся хоть во что-то реальное — вдруг заблудившееся эхо хоть единого звука сохранится во времени, достигнет чьего-то сознания и оставит след в этом мире.

Но странно просты были его слова.

— Нас, людей, с каждым днем остается все меньше на Земле. А было намного больше. Почему же так и зачем? Девять миллиардов — это действительно слишком большая нагрузка на планету. Но тогда — для чего столько было?

Это очень просто. Надо только правильно посмотреть.

Что делал человек в истории? Пахал землю, сеял пшеницу. Растил виноград. Орошал поля. Добывал глину или рубил деревья — строил дома. Убивал животных, ел мясо и хлеб, пил вино. Строил города, дороги, храмы. Добывал руду, уголь, нефть, жег топливо, делал металл, плывут корабли, летят самолеты, электричество в домах, насосы качают воду в водопроводе, и каждый год меняются моды в одежде — давай новый хлопок, нити, ткани, краски, закройщики, швеи, машинки, фабрики, магазины — круговорот веществ в природе, человек извлекает вещества земли, перерабатывает и превращает их в другие вещества, предметы, товары, потом сдает их в мусор и утиль, перерабатывает или хоронит на свалках. Материя Земли перерабатывается, и все больше энергии извлекается из вещества Земли и после переработки превращается в энергии другого рода или рассеивается в воздухе, в пространстве.