Основная забота Фигероа была та же, что и у настоятелей: если он намерен хорошо обращаться с индейцами, энкомьенды придется запретить. Но если он их запретит, многие кастильцы отправятся домой. Ни один из 4000 африканских рабов, разрешенных к ввозу Горрево, еще не прибыли. Из тридцати индейских городов, которые планировали построить настоятели, существовало только четыре{1564}. Фигероа основал еще несколько{1565}. Однако он сознавал, что сокращение рабочей силы буквально заставляет его принять аргументы энкомьендерос и разрешить повальный захват в рабство индейцев на Багамах и Жемчужном Берегу.

Вскоре он получил доклад о появлении 108 индейцев, которые добрались до Санто-Доминго на судне, принадлежащем Жакоме де Кастельону, одному из множества испанизированных генуэзцев, который сделал большой вклад в установление испанской власти в Индиях в ее начальные годы{1566}. Выяснилось, что только двадцать восемь из них были мужчинами, остальные – женщины, некоторые с грудными детьми. Их возраст варьировался между семью и тридцатью, в то же время трем женщинам было далеко за семьдесят. Двое мужчин были еще старше. Фигероа попросил Боно де Кехо, капитана Дорта и Антона Гарсию осмотреть этих индейцев. Касик Куманы был при этом переводчиком. Семьдесят восемь из ста восьми индейцев были опрошены. Те, кто сумел доказать, что они не карибы, были определены как набориас и ушли с чиновником Ампьесом. Боно де Кехо заявил, что все они были карибами. Трое людей, проводивших осмотр, в один голос подтвердили это утверждение, но губернатор усомнился. Фигероа вызвал магистрата, Франсиско де Вальехо и Антонио де Охеду, которые в этом разбирались, чтобы сделать новое заключение. Испанские власти начинали привыкать к подобным расследованиям.

Итогом всех этих расследований стало то, что Корона разрешила властям участвовать в работорговле при условии, что они делают это сами, без торговых организаций. Незаконность продажи набориас снова была подтверждена{1567}.

Но каким бы добросердечным в душе не был Фигероа, он искал выгоды от любой торговли, вплоть до исключения из нее всех старых кораблестроителей. Например, он вместе с опытным плантатором Алонсо Гутьерресом де Агилоном из Асуа создал общество, дабы построить новый сахарный завод, и отправил собственного племянника, Алонсо де Агилара, сделать то же самое на севере острова. В 1519 и 1520 годах почти тридцать четыре маленькие эскадры отправились по обычным направлениям на север и юг в поисках жемчуга и рабов одновременно, они привезли около 1500 индейцев. Также примерно двадцать эскадр из Сан-Хуана, посланных к Жемчужному Берегу, привезли более 500 марок жемчуга. Антонио Серрано, прокурадор, возвращаясь из Испании, в свободное время занялся разработкой схемы, которая позволила бы перевозить рабов из новых португальских поселений в Бразилии на Эспаньолу на кастильских кораблях{1568}. Прилети в то время сюда марсианин, основной заботой новой Испанской империи ему, наверное, показался бы поиск индейских рабов на материке Южной Америки или отдаленных островах.

Фигероа вызвал враждебность многих старых кораблестроителей Санто-Доминго, у которых имелись могущественные друзья дома. Несмотря на низкое происхождение, или, возможно, как раз из-за него, он надменно заявил: «Здесь нет торговца, у которого есть хоть капля совести и чести»{1569} – что, даже будь оно правдой, вряд ли кого могло обрадовать. У кораблестроителей, в свою очередь, была поддержка трех судей аудиенсии – Матиенсо, Вильялобоса и Васкеса де Айона, а также друзей при дворе.

Но тогда у всех были какие-то друзья при дворе: например Лас Касас, который едва ли не диктовал политику (если не действия) в Индиях, постоянно оказывался при дворе, где бы двор ни оказался. В октябре 1519 года он по-прежнему находился в Молинс де Рей близ Барселоны. Лас Касас встречался с епископом Хуаном де Кеведо, некогда крестьянским мальчиком с гор Сантандера, который являлся епископом Дарьена при Педрариасе и которого пригласил на обед королевский альмонарий Руис де ла Мота. Хуан де Самано, нотариус и протеже Конхильоса, который пережил закат своего покровителя и вскоре будет назначен Кобосом своим представителем в делах Индий, также присутствовал тут. Лас Касас подошел к Кеведо и сказал: «Сударь, из-за моих забот об Индиях я должен поцеловать ваши руки»{1570}. Кеведо спросил Самано, у которого были некоторые связи на Кубе: «Кто этот священник?» – «Это сеньор де Лас Касас». Кеведо спросил: «О, сеньор де Лас Касас, и какую же проповедь вы нам прочтете на сей раз?»{1571} Лас Касас сказал: «Конечно, дни напролет я мечтал проповедовать вашей милости – но я уверяю вас, что у меня есть лишь пара проповедей, которые, если вы только выслушаете и примете к сведению, будут более ценными, чем все деньги, которые вы привезете назад из Индий»{1572}. Кеведо в ярости ответил: «Тебе конец, тебе конец…» Самано вмешался, сказав Кеведо, что Совет королевства доволен идеями Лас Касаса. Кеведо заметил: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»{1573}.