И я не спрашиваю. Я тебе говорю — ты выйдешь за меня замуж!

— Нет, Кринников. Прости. Никакой свадьбы не будет, — я выдерживаю паузу в несколько секунд, замечая, как мрачнеет лицо напротив, но упрямый огонек разгорается в его глазах, давая мне понять, что так просто с моим отказом тут мириться больше не будут.

— Вот, значит, как! — зловеще ухмыляется, и я, предчувствуя расправу, дергаюсь, чтобы ускользнуть от него. Наивная!

Арсений тут же ловит меня, хватая за обе лодыжки, и через мгновение мои ноги у него на плечах. И после этого я не то что бежать, даже думать не могу! Зато стонать, кричать, доходя прямо до надсадных рыданий, у меня прекрасно получается. Я еще незрячая и не могу дышать, а он уже надо мной и во мне. Двигается невыносимо медленно и вскоре снова доводит меня этим до такого состояния, что я вдавливаю раз за разом пятки ему в поясницу, умоляя-требуя очередного освобождения.

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, — Арсений вместо этого совсем останавливается, но я ощущаю, как дрожит от напряжения его совершенно мокрое от пота тело. Он нарочно держит нас обоих на самом краю.

Я собираю остатки сознания и смотрю ему в глаза. Они такие голодные, такие пьяные, и в них вижу только себя.

— Зна-а-а-а-аю! — выдыхаю я, постукивая зубами. — К черту свадьбу, ненавижу эти водевили. Хочу просто расписаться. Прямо завтра. Пожа-а-алуйста, — и это «пожалуйста», относящееся то ли к просьбе расписаться, то ли к тому, чтобы он немедленно, прямо сию секунду продолжил двигаться во мне, словно выстрел на старте.

— Принято. Сегодня же договорюсь, — и Арсений срывается и буквально выбивает наш общий оргазм мощными ударами бедер.

Миллион лет спустя мы лежим, медленно возвращаясь из собственного чувственного космоса. Ни при каких обстоятельствах я не смогу двинуть ни единой частью тела. Поэтому абсолютно эгоистично позволяю Арсению позаботиться об устранении всей лишней влаги на моем теле. Вообще-то по мне это справедливо: кто устроил бардак — тот пусть и убирает.

— Кринников, от незащищенного секса дети случаются, — бурчу с закрытыми глазами, когда он укладывается рядом.

— Кстати, своевременное замечание, потому что в моем списке, от которого ты меня вероломно отвлекла, был пункт и о детях, — и он обнимает меня за талию и прижимается всем своим неугомонным телом, и я резко открываю глаза и поднимаю голову.

— Я тебя отвлекла? — возмущаюсь и отталкиваю его нахальную конечность. — На сегодня больше никаких списков, пунктов и доводов!

— Вообще никаких? — поддразнивает он меня и демонстративно облизывается, как наглый котяра. — Даже устных?

— А до этого типа письменные были! Никаких, значит, никаких, Кринников!

— Ладно, я тогда просто скажу, что ты даже вот думать не моги, что тебе удастся провернуть что-то, и близко похожее на сегодняшнюю Лесину авантюру! — И в этот раз я понимаю, что в его словах и тоне нет и малейшего намека на юмор. — Имей в виду, если понадобится, я не постесняюсь и прослушку везде натыкать, и охрану — и тайную, и явную — приставить! Я на опыте Шона теперь ученый!

— Сень, ты не рановато раздухарился? Такое чувство, что мне уже завтра рожать! А ничего, что я даже не беременна? — перевернулась на бок и потянула одеяло, уже остро нуждаясь во сне.

— Ну, допустим, ты этого знать не можешь! — ответил он, опять располагаясь у меня за спиной в позе ложки. — И рано — не поздно.

— Да успокойся, я к такому экстриму точно не готова! — бормочу уже сквозь сон.

— Вот и чудно, — он поцеловал мое плечо и, кажется, совсем унялся и умиротворенно вздохнул. — Спи, Васюнь, у нас завтра новая жизнь начинается.

Я почти совсем отключилась, когда услышала снова свое имя.

— Ну что, Сень? — взмолилась, не согласная открывать глаза ни за какие коврижки.

— А ты, правда, там, на берегу хотела предложить нам пожениться? — прошептал он, наглаживая мое бедро.

— Ну, не то чтобы прямо сразу жениться, — хмыкнула я. — Пришла сказать, что люблю тебя и хочу тебя рядом, сколько бы это не продлилось.

И тут же оказалась снова на спине под Арсением. Че-е-е-ерт, похоже, я имею все шансы умереть от нервного истощения еще до медового месяца. Хотя стоит ли жалеть?

ЭПИЛОГ

Три месяца спустя.

— Ми-и-ить…

— М-м-м.

— Ну, Митя-а-а…

— А? Что? Бутылочку? Или памперс?

— Не. Мить, мне тут сон такой приснился.

— Рыжая, ну мне же завтра на работу.

— Ой, да ладно. Можно подумать, сидеть с новорожденным проще, чем за компьютером. Быстро не спи и слушай сюда.

— У-у-у-у…

— Помнишь, мне приснился сон про Седенького нашего? Как он рыбку золотую ловит — и удочкой, и сетью, и нифига не получается. Ну, помнишь?

— Угу, — пробурчал сквозь сон Шон, примостившийся на самом краю широченной кровати, большую часть которой занимала большая медицинская клеенка, застеленная белыми пеленками, где вольготно раскинулся морской звездочкой тихо посапывающий Егор Дмитриевич. Леся, приподнявшаяся на одном локте, прицелилась и пнула ногой засыпающего мужа.

— Леся, бессовестная ты.

— Это ты бессовестный. Немедленно открой глаза и слушай. Так вот, Седой. Ловил он рыбку удочкой — не поймал, ловил сетью — ускользнула. А как руки открыл, так она сама и заплыла. Ты что, не помнишь тот сон?

— Помню, помню, — вяло отозвался мужчина.

— Ты теперь понимаешь, что именно мне тогда приснилось? Это же сон про Русалку его был. Про Васю.

— Леся, — теряя терпение, прорычал сквозь зевоту измученный Шон.

— Митя, мне только что Геша приснился. Как он идет по лесу какому-то странному и видит птичку — яркую такую, пеструю, в силках запуталась, ранена и вот-вот помрет. А он полез на дерево и спас ее.

— Алилуйя. Можно спать?

— Шон, ты дурак совсем? Ты когда научишься меня слышать? Ты с Машкой Плодожоркой когда последний раз разговаривал?

— Причем здесь Машка?

— Просто ответь.

— Ну, перед ее поездкой во Вьетнам.

— А когда она уехала?

— Да с неделю уже.

— А когда вы созванивались или списывались последний раз после ее отъезда?

— Э-э-э, ты к чему это?

— Мить. Нехорошо мне. Честно — нехорошо и тревожно. Иди звони ей. У них уже утро, должна ответить. Если поднимет трубку — скажи, чтобы была предельно аккуратна, ни с кем не знакомилась и никому ни в чем не помогала. Иди немедленно.

Через несколько минут мрачный Шон вернулся в спальню.

— На английском и, предположительно, вьетнамском оба номера вещают, что абонент временно заблокирован. Аккаунты в соцсетях она проверяла последний раз дня три назад. Мое последнее ей сообщение висит