Оживление, воодушевление публики объяснялось не только признанным талантом, дебютантки, но и ее характером, а также интересом, который она внушала всем, кто хоть отчасти был знаком с ее историей.

Самые разные писатели, поэты, романисты, драматические авторы, журналисты воспевали ее на все лады.

Жан Робер и Петрус тоже способствовали успеху Кармелиты.

После целого года тяжелых испытаний, когда в моральном отношении она находилась между жизнью и смертью, она советовалась с тремя своими подругами: Региной, Лидией и Фраголой, как ей хотя бы ослабить, если не заглушить, неизбывную боль.

Госпожа де Маранд посоветовала вести светский образ жизни.

Регина – монастырь.

Фрагола – театр.

Все три подруги были по-своему правы. Действительно, свет, монастырь и театр – это три пропасти, в одну из которых непременно устремляется тот, кто сбился с пути. Личность отступает на задний план, человек принадлежит Богу, отдается удовольствию, уходит в искусство.

Мы видели, как Кармелита попробовала свои силы у г-жи де Маранд на вечере, когда она снова встретилась с Камиллом де Розаном и лишилась чувств.

Однажды к Кармелите пришел старик Мюллер и сказал:

– Следуй за мной.

Не прибавив ни слова, он увел ее неведомо куда.

Однажды утром она проснулась в Италии. Когда они прибыли в Милан, Мюллер повел ее в Ла Скала. Там исполняли «Семирамиду».

– Вот твой монастырь, – молвил он, указывая на театр.

Затем он показал ей Россини, скрывавшегося в глубине ложи, и прибавил:

– Вот твой бог.

Через две недели она дебютировала в Ла Скала в роли Арзацы в «Семирамиде», и Россини объявил ее итальянской примадонной.

Еще через три месяца, в Венеции, она пела в «La Donna del Lago», и юные благородные венецианцы исполнили на Большом канале под окнами ее дворца серенаду, о которой до сих пор не забыл ни один гондольер.

За два года, которые Кармелита прожила на родине музыки, она, как мы видели, одерживала одну победу за другой. Она перешла в разряд diva, сам Россини поцеловал ее, Беллини сочинял для нее оперу, а Россия, которая уже в те времена пыталась похитить у нас великих артистов, которых мы не знаем или которым мало платим, предлагала Кармелите ангажемент, равный состоянию принца крови.

Итальянские маркизы, немецкие бароны, русские князья – словом, сотни претендентов добивались ее руки, однако Кармелита навечно была обручена с Коломбаном.

Воодушевление толпы было, как мы уже упомянули в начале этой главы, вполне оправданно и заранее подготовлено. Зал пестрел цветами, бриллиантами, повсюду сияли огни.

Двор занимал ложи, находившиеся рядом со сценой. Жены послов разместились на балконах, супруги министров – в ложах напротив.

В пятой ложе слева от сцены сидели три человека, привлекавшие к себе внимание всех присутствовавших, которые от всей души желали им счастья.

Это были наш друг Петрус Эрбель, год назад женившийся на княжне Регине де Ламот-Гудан; молодая очаровательная княжна Регина и юная Пчелка, за последние несколько недель превратившаяся в пленительную девушку.

Напротив этой ложи, в другой стороне зала, справа от сцены сидела счастливая пара, также вызывавшая любопытство зрителей: это были наш друг Людовик и его молодая жена Розочка, ставшая миллионершей после смерти г-на Жерара и совершенно оправившаяся рядом с любящим Людовиком.

В центре зала, напротив сцены, две ложи или, вернее, те, кто их занимал, вызывали особое любопытство зрителей. Заметим, однако, что эти ложи интересовали присутствовавших по-разному.

В левой из двух лож сидела, важно развалясь, в сияющем, будто солнце, платье, размах которого превосходил грядущие кринолины, принцесса Ванврская, прелестница Шант-Лила. Время от времени она томно поводила головой, чтобы ответить г-ну де Маранду, а тот тушевался или, точнее, делал вид, что отходит в сторону.

В правой – кто это? Вы, может быть, не помните, дорогие читатели (признаться, мы и сами вспоминаем о ней с трудом)

восхитительную танцовщицу по имени Розена Энгель во время ее бенефиса в Венском Императорском театре.

Именно она занимала эту ложу и была одета в платье из белого газа, переливающееся жемчугом, драгоценными камнями, бриллиантами. Рядом с ней (на сей раз в черном фраке) сидел тот самый человек, которого мы видели в Венском театре. Тогда он был в белом кашемировом одеянии, расшитом золотом и жемчугом, а голову его венчал парчовый тюрбан, украшенный зелеными павлиньими перьями. Это его, сидевшего в императорском зале, принимали за владельца алмазных копей Пунаха. И был это генерал Лебастар де Премон.

Чуть позади от синьоры Розены, одетый, как и генерал, в черное, стоял печальный г-н Сарранти, словно олицетворявший собой страдание.

Переводя взгляд с этой ложи вниз, можно было без труда заметить, что зрители, занимавшие нижние ложи, с не меньшим интересом ожидают выступления дебютантки.

Среди них были недавно поженившиеся Жюстен и Мина, они пытались успокоить старого Мюллера, сердце которого билось от страха при мысли, что французская публика не поддержит успех его ученицы.

Рядом с ними – прелестная пара: Сальватор и Фрагола, то есть любовь безмятежная, безоблачная, неуязвимая – счастье двух сердец, свежее, как первая любовь, крепкое и прочное – как любовь на закате дней.

Напротив этих двух лож – два неприметных персонажа, не имевших ни малейшего желания привлекать к себе внимание:

Жан Робер и г-жа де Маранд. Если когда-нибудь, читатели, вам доводилось провести в темной ложе два часа в обществе любимой женщины, заглядывая ей в глаза и слушая прекрасную музыку, если когда-нибудь, читательницы, вы, позабыв на два часа и о публике, и о целом свете, наслаждались в полной безопасности сокровищами души и разума, присущими вашему возлюбленному, тогда вы должны понять, как проходил вечер для нашего друга Жана Робера и г-жи де Маранд.

Скажем только, что среди оркестрантов один стоял, как пария, с философским видом набивая нос табаком, дабы утешить себя за одиночество и людскую неблагодарнось; г-н Жакаль, – и все актеры, сыгравшие главные роли в настоящей драме, будут представлены вниманию читателей.

Успех Кармелиты (или, вернее, Коломбы, потому что после памятного спектакля это имя так за нею и осталось) превзошел все надежды. Никогда Паста, Пиццарони, Менвьель, Каталани, Малибран, а в наши дни Гризи, Полина Виардо, Фреццолини, – никогда ни одна из этих великих певиц не слышала таких оваций.

Романс из последнего акта пришлось по требованию неистовой публики повторять трижды. Можно было подумать, что зрители не в силах покинуть зал. Голос Коломбы их буквально завораживал.

Ее вызывали десять раз. Мужчины кричали «браво», дамы бросали ей цветы и подарки.