И времени, чтобы сделать это, у него оставалось всё меньше и меньше.

— Я должен найти нового Отвечающего. Если Алекзайн мне в этом не поможет, помоги ты. Скажи… тогда, в самом начале… Она ведь и тебе дала знать, что родился новый Отвечающий и твоё время на исходе. Да? Так откуда ты знал, кого и где искать?

Ответ обескуражил его:

— Она сама сказала мне. Я тогда жил в горах — в той хижине, ты помнишь… Она стала приходить в мои сны и рассказывать о тебе. Я долгое время отмахивался от них, не хотел ввязываться в это снова. А потом подумал, что ты вряд ли будешь умнее меня. Ведь ты был даже младше, чем я сам в те годы, когда узнал о том, кто я…

— Зачем она это делает?

— Что?..

— Зачем Янона рассказывает своим Отвечающим, что их время на исходе? Зачем называет имя… — Эд хотел сказать «соперника», но только мотнул головой. Том понял его. Эд видел, что сам он никогда не задавал себе этот вопрос.

— Может быть, — помедлив, наконец сказал Том, — мы связаны крепче, чем думаем. Может, мы должны… как бы инициировать друг друга. Может, именно от своего предшественника Отвечающий должен узнать, кто он таков.

— Но ты-то узнал об этом прямо от неё. От Алекзайн.

— Да. Потому что человек, Отвечавший до меня, покончил с собой через год после моего рождения.

Кратким всполохом в памяти: яркий румянец, болезненно разгоревшийся на бледных щеках.

«…Проник в лагерь Фосигана… подбросил моровые останки в ручей… Он был так глуп, так слаб… Он отчаялся…»

«…И убил себя, когда понял сполна, что сотворил. Об этом ты мне не сказала».

Такой выход никогда не приходил ему в голову. Это тоже было слишком удобно.

— И может быть, — медленно проговорил Том, поднимая на него глаза, — может, именно поэтому я не смог… я не понял, что от меня требуется. И не сумел быть в ответе.

Эд рассмеялся — сухим, каркающим смехом.

— Как это можно не суметь, Том? Ты можешь вынести свою вину или нет, но она всё равно есть, и никуда от этого не деться.

— У меня к тебе просьба.

— Я выполню, если смогу.

— Убей Алекзайн. А потом меня.

Эд солгал бы, если бы сказал, что удивлён или разгневан. Ему уже приходилось убивать — нечасто, но приходилось, и он это делал. Он знал, зачем. И сейчас тоже знал, зачем. Возможно, это часть того, за что он в ответе — если бы он не был столь сговорчив и не отдал себя Яноне так охотно, быть может, Алекзайн всё ещё была бы прежней… всё ещё оставалась бы прекрасной и жуткой куклой, ведомой бесплотной рукой богини.

— Почему ты здесь, Том? — спросил Эд. — Почему не вернулся в свой дом в горах?

— Я не могу оставить её. Я за неё…

— В ответе.

Том отвернулся. Эд покачал головой.

— Я не могу выполнить твою просьбу. Всё, что ты должен сделать, сделай сам.

— Ты жесток, — тихо сказал Тобиас Одвелл, и Адриан Эвентри ответил:

— Да. Я знаю. Мне очень жаль. Я не хотел быть таким. Я… — он хотел, должен был добавить что-то ещё, но его просили не о словах, а о милости, которой он не мог оказать, потому что считал это малодушием. «Я тоже в ответе, — подумал он с болью, — за Тома, за беспомощную старуху, забота о которой сводит его в могилу и в то же время не даёт права уйти, за Вилму, которую должен был тогда взять с собой, и всё могло быть совсем иначе… Я в ответе, но что я могу, кроме как убить их? Ничего».

Но убивать он больше не хотел.

— Я придумаю что-нибудь. Я… узнаю, что делать, Том. И вернусь.

«Когда сделаю то, что важнее вас, важнее меня, важнее всего».

Земли лорда Бьярда и прибрежный город Эфрин — к северо-востоку от Эвентри. Если ехать на хорошей лошади по прямой, на дорогу уйдёт около десяти дней, при условии, что повезёт с погодой. Фьевы центральных земель Бертана волей-неволей выполняли роль форпостов между владениями Одвеллов и Фосиганов, и у владетельных лордов в здешних местах было множество непреходящих забот оборонительного характера, потому они не особенно следили за состоянием своих дорог. Торговые тракты проходили через Логфорд, Флейн и Тэйрак — далеко к востоку от заболоченных пустошей, через которые лежал путь Адриана.

Десять дней — это немного, успокаивал он себя. Если быть осторожным, избегать больших дорог и трактиров, ничего с ним не случится за десять дней.

Он утешал себя это мыслью до тех пор, пока у него не украли лошадь.

На самом деле, неприятности начались ещё раньше — когда в первой же деревне, у колодца, где Адриан остановился напоить коня, он ощутил на себе недобрые взгляды и понял, что сходу повёл себя как последний дурак. Красно-белые цвета его одежд, хотя и прикрытые плащом, были теперь для простого люда всё равно что тряпка-дразнилка для быка. Эвентри пустили на свои земли захватчиков, жёгших деревни и обложивших народ непомерными податями. Никто не жалел Эвентри.

Адриан убрался оттуда так быстро, как смог, и потом целый день ехал окольными дорогами, озираясь через плечо. Одна из них вывела его к одинокому хутору, стоящему в стороне от деревень. Адриан спешился в рощице, раскинувшейся немного в стороне, разделся до штанов и нижней рубахи, и в таком виде пешком явился на хутор. Там он сказался несчастливым путником, которого ограбили разбойники, и спросил, не купят ли добрые люди его одежду, чтобы он мог добраться домой, потому что его матушка, должно быть, уже сходит с ума от волнения. Хозяйка хутора, выслушав эту жалостливую историю, сокрушённо покачала головой и налила ему тёплого козьего молока. Хозяин же подозрительно сощурил глаз, а после сказал, что лишних денег у них нет, да и цветастое тряпьё это им ни к чему, так что он мог бы разве что выменять его у Адриана на еду и одежду попроще. Именно это и было ему нужно.

За куртку, шёлковую сорочку, перчатки, бархатную шапочку и кожаные брюки Адриан получил поношенную холщовую куртку, подбитую изнутри овчиной и изрядно поеденную молью, и такие же штаны с широким поясом из грубо выделанной кожи. Плащ и сапоги он решил оставить себе — ночи были холодными, и не каждую из них ему удавалось провести под крышей. К новому костюму лэрда Эвентри прилагалась краюха ржаного хлеба, ломоть солонины, большой кусок сливового пирога и целая горка крутобоких груш. Хозяйка, тронутая его юностью и растерянностью — отнюдь не наигранной, — добавила к этому флягу сидра и пригоршню леденцов. На прощание она погладила Адриана по голове и сказала, что будет молиться за него Милосердному Гвидре. Адриан подумал, что гораздо более действенной помощью было бы позволить ему переночевать, но он и так уже вызвал достаточно подозрений. Он вернулся в рощицу за оставленными там конём и стилетом, поспал до утра в зарослях бузины и с рассветом, приторочив к седлу свою небогатую поклажу, двинулся дальше.