«Но чем же ещё мне быть?» — подумал Адриан, ступая на размытую до состояния жидкой каши дорогу и увязая в ней сапогом по щиколотку. Он радовался уже тому, что вчера отцепил от седла узелок с едой. По крайней мере голод ему на первое время не грозил.

Он шёл какое-то время, хлюпая подошвами по грязи — и радуясь, что додумался не продавать сапоги. Шёл и радовался, что алчный трактирщик не узнал в нём мальчика, которого ещё недавно повсюду разыскивали Индабираны. Радовался, что, пока спал ночью в общем зале, никакой старый извращенец не попытался пристроиться к нему рядом на скамье. Он радовался, что свободен, что дышит, что жив. Радовался и лишь изредка утирал рукавом щёки, размазывая по ним влагу и грязь.

Десять дней до города Эфрина за одну ночь превратились в недели, в месяцы, которые надо было как-то пережить — и не просто пережить, а с каждым днём преодолевая несколько лиг пути, если только он хочет успеть вовремя.

Именно тогда Адриан окончательно понял, каков тот путь, что он выбрал для себя. И отстранённо, словно это происходило вовсе не с ним, удивился тому, сколь иначе это виделось ему в далёком красном домике леди Алекзайн, когда он стоял на коленях и клялся быть её рыцарем. Он не знал, что рыцари побираются, голодают и тонут в грязи, одинокие, никем не оплаканные и никому не нужные. Это было так страшно.

— Мне страшно, — сказал он вслух. Услышать его было некому — последними, кого он встретил на этой дороге, была тройка всадников, пронесшаяся мимо Адриана галопом с такой скоростью, что он едва успел отскочить на обочину. Но признание, сделанное вслух, облегчило тяжесть, камнем лежавшую в его груди. Адриан глубоко вздохнул и ускорил шаг. Лошади больше нет, но это не значит, что сам он должен плестись как улитка. У него есть еда и нож. И цель впереди. Это больше, чем у него было несколько недель назад, когда он сидел в подземной тюрьме Индабиртейн.

«Не больше, — шепнул ему мерзкий тонкий голосок, прятавшийся глубоко внутри. — Тогда у тебя был Анастас. И надежда, что вы встретитесь. Но теперь ты сам всё испортил, сам его оттолкнул. Ты сам виноват».

«Виноват. И буду держать ответ».

Он подумал так, и голосок умолк.

Может быть, Адриану стало бы легче, если бы он узнал, что Буревестник в тот же самый день сбросил с себя своего седока, да так удачно, что тот сломал себе шею. А может, и не стало бы. Как ни крути, тогда Адриан ещё очень многого не знал.

И каждый новый день приносил ему новое знание.

Еда закончилась, как он и предполагал, за неделю. К тому времени он пересёк северную границу Шердаро (к счастью, её охране лорд Шердаро уделял внимания немногим больше, чем своим дорогам) и ступил на земли Энрико Кундза, славившегося тем, что он мог убить быка ударом головы. Больше ничего достойного восхищения и уважения об этом лорде Адриан не слышал. Будь он всё ещё верхом, постарался бы проехать Кундз как можно быстрее и незаметнее, но теперь выбора не было. Как назло, в здешних лесах почти не росли дикие яблони и груши, а ягоды уже отошли.

Два дня Адриан почти ничего не ел. Потом выбрался из пролеска на дорогу и подошёл к воротам первого попавшегося трактира.

— Вам не нужны работники? — спросил он рослого немолодого мужчину, отчитывавшего во дворе человека помоложе.

— Не нужны, — смерив Адриана взглядом, не выражавшим и тени доверия, ответил тот. — Иди своей дорогой.

Адриан подумал, что даже вымазанные в грязи и обтрепавшиеся, его добротные сапоги и плащ в сочетании с крестьянской одеждой выглядят в высшей степени неблагонадёжно. Но у него не было выбора. Он хотел есть.

— Я не о постоянной работе, — сказал он, придержав уже отвернувшегося трактирщика за рукав. — Просто что-нибудь, чем я мог бы отработать ужин и кров на одну ночь. Я могу носить воду и хворост, мыть котлы, ухаживать за лошадьми и…

— Как же, пущу я тебя к лошадям, — хмыкнул трактирщик и снова смерил его взглядом, уже чуть более внимательным и чуть менее враждебным. — Разве что навоз выгребать.

Он умолк, глядя Адриану в лицо. Это было не дурной шуткой, а предложением. Единственным, которое хозяин был согласен сделать подозрительному оборванцу, приставшему к нему во дворе в сумерках.

Адриан Эвентри, сын и брат лорда, сглотнул и кивнул, надеясь, что отец не видит его из чертога Гилас. А если и видит — то ненавидит не очень сильно. Но он ничего не мог поделать. Он ужасно, ужасно хотел есть.

Трактирщик, видимо, понял это — угадывать чужие нужды было его профессиональным навыком. Ему хватило великодушия накормить Адриана прежде, чем отправлять на работу. Горячая каша и похлёбка с отрубями показались Адриану самыми вкусными яствами, какие он только пробовал. Едва дождавшись, пока он утрёт губы и отодвинет миску, хозяин кликнул конюха — того самого парня, которого ругал во дворе. Адриану вручили тяжёлую тупую лопату и указали, что и куда сгребать.

Это было унизительно. Однако не унизительнее, чем выпалывание сорняков в огороде у Тома. И уж всяко не унизительнее, чем лежать носом в землю, чувствуя ласковые прикосновения ремня, охаживающего зад.

Привык он довольно быстро. Почти на каждом дворе, куда он заходил, для него находилась работа: то наколоть дров, то перетащить поклажу, то сбегать с пустяковым поручением к соседу за полторы лиги и сегодня же вернуться с ответом. Иногда это были трактиры, иногда хутора; последние нравились Адриану больше — сострадательные хозяйки часто давали с собой что-нибудь на дорожку, а одна даже подарила старые мужнины рукавицы, латаные-перелатаные, с торчащими из-под заплат ободранными нитками. Адриан поблагодарил так сердечно, как не благодарил никого и никогда, и тогда женщина схватила его за плечи и жарко поцеловала в губы. А потом шепнула: «Иди, иди», — и толкнула в спину, боязливо озираясь на дверь — не глядел ли муж.

На одном постоялом дворе, где Адриану за ужин и кров велели выскоблить песком полы, он не сразу заметил, что за ним наблюдает какая-то дородная, богато одетая дама. Сперва он испугался, что она узнала его, и нарочно стал прятать взгляд, делая вид, что его тут вовсе нет. Дама путешествовала в крытых носилках в сопровождении двух дюжих молодцев с бандитскими мордами — вряд ли леди, скорее купчиха или содержанка какого-нибудь ростовщика. Адриан успешно избегал прямого столкновения с ней весь вечер. Но когда он кончил наконец работу и с наслаждением растянулся возле камина, упоённо поглощая похлёбку и заедая её хлебом со шкварками, кто-то сгрёб его за шиворот.

Ощущение было слишком знакомым, а память о нём — слишком недавней, и Адриан инстинктивно перебрал ногами, собираясь дать дёру.

— Не ершись, — коротко пробасили над его головой — и швырнули на скамью, прямо напротив дородной дамы.

— Не надо грубости, Рон, — сказала она низким грудным голосом. Её бархатистые чёрные глаза смотрели на Адриана пристально, но не с подозрением, к которому он успел привыкнуть, а, скорее, оценивающе. Наёмник отодвинулся, перестав отравлять воздух вокруг Адриана перегаром. Женщина наклонилась вперёд, и её объёмистая грудь волнующе колыхнулась в глубоком вырезе платья.