Движение русской и неприятельской армий. – Начало расстройства неприятелей. – Наполеон ускоряет движение войск. – Повод к Вяземскому сражению. – Движение Милорадовича для атаки Даву. – Начало сражения. – Действие Платова – Вице-Король и Понятовский спешат на помощь Даву. – Отступление неприятеля. – Милорадович упорствует в нападении. – Покорение Вязьмы. – Причины, почему главная армия не участвовала в Вяземском сражении. – Наполеон устраивает засаду. – Дальнейшее отступление неприятелей.

19 Октября началось движение к Вязьме. Армия выступила из Кременского в Кузово, Милорадович пошел из Егорьевского через Головино к Гжатску, а Платов по столбовой Смоленской дороге, где в то же утро настиг у Колоцкого монастыря арьергард, под начальством Даву. Неприятель намерен был держаться там несколько времени, желая дать возможность уйти вперед армии и обозам, но Платов атаковал его, расстроил 2 батальона и взял у них 2 знамени. Даву принужден был отступить и бросил в монастырской ограде 27 орудий, по негодности находившихся под ними лошадей. Это были первые трофеи, взятые на столбовой Смоленской дороге. Тотчас при появлении на ней Платова, оказались признаки изнурения неприятельской армии. След ее означался отсталыми солдатами, подорванными зарядными ящиками, преданными огню обозами. «От Можайска до Колоцкого монастыря бросил неприятель более 500 лошадей», – доносил Платов[489], дошедший 19 Октября до Гриднева. В следующие два дня продолжалось общее движение нашей и неприятельской армий к Вязьме. Князь Кутузов перешел 20 Октября из Кузова в Сулейку, 21-го в Дуброву. Французы следовали по столбовой дороге: в голове Наполеон с гвардией, за ним Жюно и Понятовский, потом Вице-Король и Ней; Даву заключал марш. Они шли с такой быстротой, что Милорадович не успел предупредить их в Гжатске, и потому, 20 Октября, спустился через Никольское к Воронцову, а 21-го к Спасскому. Платов шел позади Даву, но едва мог нагонять его и доносил: «Неприятели бегут так, как никакая армия никогда ретироваться не могла»[490].

Французы покидали на дороге раненых, больных, тяжести. Кавалерия их перестала показываться в арьергарде; по недостатку в корме и подковах лошади так ослабели, что конницу отвели за пехоту, беспрестанно ускоряющую отступление. Поспешность была для неприятеля единственным средством скорее миновать пустыню, обнаженную от средств пропитания, достигнуть Днепра, где надеялись найти хлебные запасы, и вступить в соединение с корпусами Виктора и Сен-Сира, маршевыми батальонами, разными находившимися там командами, депо и множеством солдат, отставших от армии и бродивших в тылу ее. Все постигали сию поспешность во французской армии, начиная от Маршалов до последнего солдата, все торопились, но Наполеону казалось, что все еще идут слишком тихо. Он посылал к Даву подтвердительные повеления не останавливаться, но усиливать марши, делал выговоры за медленность и за то, что при каждом нападении на него казаков Даву строил войска в боевой порядок и посылал к шедшим впереди его Вице-Королю и Понятовскому требовать от них подкреплений, чем задерживал их корпуса и свой собственный[491]. Между тем погода с каждым днем становилась суровее. Холодный осенний ветер делал неприятелям биваки нестерпимыми и рано, гораздо прежде зари выгонял их из ночлегов. Впотьмах снимались они с лагеря и освещали путь свой фонарями. Все роды войск старались обгонять друг друга. При переходах через плотины и мосты не было соблюдаемо никакого порядка, отчего загромождались они обозами, препятствовавшими движению войск. Взятые из Москвы и находившиеся на людях запасы были скоро съедены; начали употреблять в пищу лошадиное мясо. Цены на жизненные припасы, теплую одежду и обувь увеличивались с каждым днем и часом. Сворачивать с дороги для добывания продовольствия было невозможно, потому что казаки рыскали по сторонам, кололи и брали всех, кто ни попадался. К донцам и авангарду Милорадовича присоединялись из соседних селений крестьяне, нередко во французских плащах, киверах, касках с лошадиными хвостами, стальных кирасирских нагрудниках. Иной был с косой и большим гвоздем, утвержденным на древке, другой с штыком, прикрученным к дубине, третий с рогатиной, немногие с огнестрельным оружием. Они выезжали из лесов, где скрывались их семейства, приветствовали появление Русского войска, поздравляли его с бегством супостатов и изливали на врагов, в последний раз, на прощанье, свое праведное мщение. Страх попасть в руки казакам и крестьянам превозмогал в неприятелях чувство голода и удерживал их от мародерства. Враги начинали уже бросать оружие, чему первые подали пример спешенные кавалеристы, которым в Москве дано было вооружение пехотных солдат. Мешаясь между полками, они положили корень страшному злу – неподчиненности. Из безоружных составились сперва небольшие толпы; тащась за войском, они увеличивались подобно катящемуся снежному клубу. Больные и усталые без малейшего сострадания были покидаемы на дороге. Опасаясь потерять знамена, полковые командиры, особенно войск Рейнского Союза, стали снимать их с древков и вручали на сохранение надежным и крепкого сложения солдатам, приказывая им прятать знамена в ранцы или под мундир, обвязывая их вокруг тела. Ослепленные не знали еще, что никакая сила человеческая не возможет спасти не только знамен, но и всего ополчения, грозившего разгромить Россию! Миновав Гжатск, Наполеон не ехал более верхом среди войск, а сел в карету, надев соболью шубу, покрытую зеленым бархатом, теплые сапоги и шапку. В таком положении была неприятельская армия в первые четыре дня своего марша на Вязьму. Выйдя с гвардией на столбовую дорогу гораздо ранее армейских корпусов, Наполеон достиг, усиленными маршами, 19 Октября до Вязьмы, где 20-го имел дневку. Сведений о Князе Кутузове ниоткуда не мог он получить, кроме казаков, изредка попадавшихся в плен, но и те не были в состоянии сообщать верных известий о движении нашей главной армии[492]. В лежавших на дороге выжженных городах и селениях не оставалось ни одного жителя, да если бы кто там и был, то опыт доказал Наполеону, что между русскими не находилось предателей, каких встречал он в других государствах, и людей, которых можно было употребить лазутчиками. Также не имели способов посылать партии и разъезды для разведывания, потому что они попадались казакам. Однако Наполеон угадал параллельное движение Князя Кутузова, к чему имел он некоторым образом и указание. Когда находился он близ Бородина, привели к нему пленного русского офицера. На вопрос: «Куда идет Князь Кутузов?» – офицер отвечал, что Фельдмаршал обратился на Смоленск. Неизвестно, кто был офицер, но, конечно, принадлежал к числу смышленых, потому что хотя в то время у нас не было отдано повеление на движение в сторону Смоленска, но, соображая положение воюющих сторон, он заключал, что по сему пути для нас идти было всего выгоднее. После допроса, взятого с пленного, Наполеон писал Даву: «Тем лучше, если неприятель действительно идет на Смоленск. Все силы наши соединены, и мы ударим в тыл его с большим числом войск, нежели за неделю. Но весьма неприятно, что подобные слухи распространяются, и адъютанты об них говорят; оттого рождаются в войсках преувеличенные понятия о силах неприятеля. Наверно, ваш переводчик не хорошо понял ответы пленного; будучи простым русским офицером, пленный не может знать о движении армии»[493]. Читая сие повеление, покажется странным желание Наполеона быть предупреждену Князем Кутузовым в Смоленске, но он писал в этом смысле не по военным соображениям, а единственно желая удалить от войск мысль об опасности, угрожавшей им преграждением обратного пути русскими. До какой степени сам Наполеон почитал важным показание пленного, доказывает то, что, выслушав его, он немедленно решился идти с одной гвардией, не останавливаясь, на Вязьму, для занятия ее прежде русских, в чем и успел. Дав в Вязьме сутки отдохнуть гвардии, он продолжал с нею марш в Семлево, 21 Октября, а Нею приказал по прибытии в Вязьму остановиться, пропустить прочие корпуса и потом вместо Даву составить арьергард армии. 21-го пришли: Ней в Вязьму, а Вице-Король и Понятовский в Федоровское, куда из Царева-Займища подходил Даву. В тот день Князь Кутузов был в Дуброве, Милорадович в Спасском, а Платов шел позади Даву.