равнодушного к церковным вопросам, человека обратить в усердного своего покровителя. Они привлекли его на свою сторону в особенности тем, что стали проповедовать против злоупотреблений политической свободы и в пользу сильной монархической власти; а для укрепления государства выставляли королю необходимость водворить единую католическую веру. Баторий возвел Виленскую иезуитскую коллегию на степень академии, то есть дал ей право выпускать бакалавров, магистров, лиценциатов и докторов богословия, философии и других наук; одним словом, сравнял ее в правах и привилегиях с Краковской академией (1579 г.). Литовский канцлер Николай Радзивилл Рыжий (или Рудый) отказался приложить печать к грамоте об этом возведении коллегии на высшую степень и об ее привилегиях; литовские сенаторы объявили их нарушением своих вольностей. Но король угрозами заставил подканцлера Евстафия Воловича приложить свою печать. Когда был взят Полоцк, король, по просьбе Скарги, основал в нем иезуитский коллегиум, ректором которого был поставлен тот же Скарга; на содержание этого коллегиума король назначил многие городские дворы, принадлежавшие разоренным православным церквам, и несколько поземельных когда-то духовных владений, отобранных у разных владельцев. Баторий и его любимец коронный канцлер Замойский с особым рвением ухватились за водворение иезуитов среди православного населения; ибо понимали, что только помощью окатоличения и ополячения высших слоев этого населения можно было упрочить за Речью Посполитой обладание западнорусскими областями. Кроме Полоцка, Баторий основал иезуитский коллегиум и в Риге. Сиротка основал таковой же в своем Несвиже и на содержание его подарил богатое имение.

Из дальнейших многочисленных совращений в католичество особенно важным приобретением для него был Лев Сапега, великий канцлер Литовский. Он принадлежал к православной семье, но, воспитываясь в Германии, переменил православие на кальвинство; а в 1586 году Скаргой был совращен в католичество. Еще прежде него сделался добычей иезуитов Януш, старший сын знаменитого ревнителя православия Константина Острожского. Находясь при дворе немецкого императора Максимилиана II, он подпал влиянию иезуитов и перешел в католицизм, к великому огорчению своего отца. Вообще, иезуиты, призванные в Польшу и Литву собственно для борьбы с Реформацией, не ограничились одной этой борьбой и, заручившись некоторым в ней успехом, немедленно обратили свои усилия против русского православия, для чего они особенно воспользовались своими школами. Хотя в Литовской Руси и были православные школы при церквах и монастырях, но обучение в них редко шло далее простой грамотности. А потому многие достаточные родители, желая дать своим детям более высокое образование, начали посылать их в иезуитские коллегии и особенно в Виленскую академию. Некоторые ревнители православия, как, например, известный князь Курбский, восстали против такого доверия иезуитам и указывали на совращение в латинство, грозившее ученикам от их хитрых учителей. Одни слушались этих увещаний; а другие, обманутые смирением и лаской иезуитов, не хотели видеть ничего худого в их обучении[91].

В борьбе с Реформацией много помогали иезуитам заметное и наступившее еще прежде охлаждение знатных вожаков Реформации к интересам религиозным, а также разделение протестантов на секты и их взаимная вражда. Вообще Реформация в Польше и Литве находилась уже в упадке, когда явились здесь иезуиты; поэтому победа досталась им так легко. Православная же Западнорусская церковь, хотя и не страдала разделением на секты и явным равнодушием к ней знатных русских фамилий, но находилась тогда в таком бедственном состоянии, которое обещало хорошо организованному и богатому средствами католичеству легкую над ней победу.

В главных чертах Западнорусская церковь, после ее отделения от Восточнорусской, сохраняла общий с ней иерархический строй, общие догматы и обряды. Но с течением времени явилось немало отличий, вытекавших собственно из утраты политической самобытности западноруссов. Меж тем как в Московской Руси церковь находилась под охраной православного правительства и не подвергалась напору иноверных исповеданий, в Литовской Руси, наоборот, при иноверном правительстве она предоставлена была самой себе и принуждена находиться в упорной борьбе, отчасти с Реформацией, а главным образом с латинством. Поэтому церковная иерархия здесь должна была искать опоры вообще в народе, а особенно в светских вельможах. Искала она также опоры и в цареградском патриархе, признавая над собой его высший авторитет; но по отдаленности своей он не мог принимать постоянное участие в ее делах. Хотя подобные обстоятельства обусловили большую степень самодеятельности в Западнорусской церкви, однако они неизбежно повлекли за собой и разные церковные неустройства. Главным источником сих последних послужило слишком частое и близкое вмешательство светских лиц в церковные дела. Особенно вредно отзывался на них так называемый «патронат», или право знатных людей заведовать церквами и монастырями, основанными на их земле ими самими или их предками; эти лица присвоили себе право ведать доходы и суд в именьях означенных церквей и монастырей, представлять кандидатов на должности их священников и настоятелей и даже передавать свои права другим лицам (право подаванья). Такое право распоряжаться монастырскими или церковными доходами вело ко многим злоупотреблениям и напоминало систему «кормлений» в Московской Руси. Иногда потомки основателей (ктиторов) переходили в латинство или в кальвинизм; а между тем продолжали оставаться патронами православных монастырей и храмов; откуда возникали еще большие злоупотребления. Монастыри с их отчинами, угодьями и доходами отдавались в пожизненное управление не только духовным лицам, но и светским, которые жили в них со своими семьями, то есть с женами и детьми, что служило соблазном для народа. Особенно вредно влияло постоянное вмешательство иноверных королей, от которых прямо зависели наиболее значительные западнорусские монастыри, и они раздавали эти монастыри в награду за службу лицам равно духовным и светским. Не ограничиваясь монастырями, польские короли, оба Сигизмунда и Баторий, присвоили себе и самое значение епископов и митрополита, которые до того выбирались духовной властью сообща с народом. Помещение на церковные кафедры также сделалось наградой за службу. Мало того, короли еще при жизни епископов стали назначать им преемников, которые и пользовались частью доходов. Иногда такими кандидатами на епископские кафедры или «нареченными» епископами назначались прямо лица светские, еще не посвященные в духовное звание.

Эти обстоятельства вносили сильную порчу в западнорусскую церковную иерархию: она стала наполняться людьми жадными, корыстолюбивыми, думавшими не о церковных делах, а о своих доходах и державшимися в своем образе жизни привычек и обычаев светских вельмож. Подобно последним, они иногда буйствовали, заводили междоусобия, вооруженной рукой нападали на соседей, производили наезды и грабежи. Яркие примеры подобных иерархов представляли во второй половине XVI века два западнорусских епископа: Иона Красенский и Феодосий Лазовский. В 1565 году за смертью епископа Иосифа освободилась кафедра Владимирско-Брестская. На нее явились два претендента: шляхтич Иван Борзобогатый Красенский и