– Сесили, как ты могла так поступить? Ты ведь знаешь закон!

Конечно, она знала закон. И все равно ее арест был глупостью. Неужели он этого не понимает?

– Ты знаешь закон, – повторил Тайди.

Его странное поведение уже начало обижать Сесили. Чего он так перепугался?

Тем временем разговор у стола закончился. Сесили видела, как Макгоуэн кивнул. Через мгновение он подошел к ней и сказал, что она может идти. Но когда Тайди бросил на него вопросительный взгляд, Макгоуэн лишь качнул головой и только на улице сказал:

– Они не хотят прекращать это дело.

– И что нам делать? – спросил Тайди.

– Ты спрашиваешь моего совета? Нам нужно встретиться с Дойлом.

– С Дойлом… – Тайди задумался.

Сесили знала, что он немного знаком с олдерменом, уже много лет – он сам рассказывал ей об этом с гордостью. Знала она и то, что этот человек внушал Генри какой-то благоговейный страх.

– Думаю, – с сомнением произнес он, повернувшись к ней, – тебе тоже лучше пойти.

Сесили уставилась на него во все глаза. И это все, что он мог сказать? Ни слова сочувствия? Он что, действительно думает, будто она в чем-то виновата?

Тайди немного сутулился. Раньше она никогда не обращала на это внимания, правда иногда ей казалось, что поднятые плечи даже придают ему решительный вид. А теперь ей вдруг пришло в голову, что он похож на горбуна. Его маленькая рыжая бородка клинышком торчала вперед. Это раздражало Сесили, хотя она и не понимала почему.

– Незачем, – резко ответила она. – Я иду домой. – Она повернулась и пошла прочь.

А он даже не попытался ее остановить.

Дом олдермена был недалеко. Дойл отсутствовал, но его жена была дома. Поэтому Макгоуэн оставил Тайди с ней, а сам отправился на поиски члена городского совета.

Сидя в огромном доме олдермена в обществе его красивой жены, похожей на испанку, Генри Тайди сначала ощущал небольшую неловкость. Он знал госпожу Дойл, как он уважительно ее называл, еще с тех пор, как был учеником, и втайне всегда восхищался ею, но никогда ему еще не доводилось встречаться с ней в ее доме. Они сидели в маленькой уютной гостиной, госпожа Дойл тихо работала за прялкой вместе с одной из своих дочерей и лишь время от времени задавала Тайди какой-нибудь вопрос, на который тот смущенно отвечал. Потом она отослала дочь с каким-то поручением, и они остались вдвоем.

– Ты тревожишься? – ласково улыбнулась она Тайди.

Вскоре он перестал смущаться и стал более откровенен с ней. Дело было не только в аресте, объяснил Тайди, он знал, что с Сесили обращались грубо, и хотел защитить ее. Но все оказалось не так просто. Слухи быстро разлетаются по Дублину. И Тайди знал, что начнут говорить люди: «Молодой Тайди выбрал глупую девушку. Баламутку». Разве Сесили не должна была об этом подумать? – спрашивал он. Он не хотел сердиться на нее, но разве Сесили не должна была проявить больше осмотрительности? И еще его тревожило то, что девушка не показала большого ума. Пока Тайди жаловался, Джоан Дойл участливо смотрела за ним.

– Вы ведь с ней обручены? – спросила она, и Тайди кивнул. – Но у тебя есть сомнения? Знаешь, в этом нет ничего необычного.

– Конечно, – согласился Тайди. – Но, видите ли… – неловко продолжил он, – я вскоре должен получить привилегии…

Она сразу все поняла.

– О Боже! С этим сложнее.

В Дублине, как и в большинстве городов, существовало несколько способов стать свободным горожанином. Можно было вступить в какую-нибудь гильдию или, что использовалось чаще, получить привилегии напрямую от муниципалитета. Однако по сравнению с другими городами в Дублине женщинам предоставлялось гораздо больше прав. Возможно, это объяснялось традиционно высоким статусом женщин на острове, но, так или иначе, в Дублине у них было намного больше возможностей, чем в любом из английских городов. Вдова наследовала право вольности от своего умершего мужа, но и другие женщины – замужние или одинокие – также могли самостоятельно получить все привилегии свободных горожанок. Но самым удивительным было то, что, если мужчина женился на свободной горожанке, он тоже получал свободу. Дойл уже пообещал жене, что добьется прав вольности для всех своих дочерей. В дополнение к приданому, которое он мог за ними дать, это сделало бы их еще более завидными невестами.

Тайди рассудил, что если вдова имеет право стать свободной горожанкой, то отцы города должны очень внимательно отнестись к избраннице мужчины, которому они собираются дать привилегии. А после сегодняшних событий он очень сомневался, что они сложат о Сесили непредвзятое мнение. И если бы олдермены решили, что Сесили ему не подходит, он не стал бы винить их. Какая муха ее укусила? Почему она себя так вела?

– Вот я и хочу понять, должен ли я на ней жениться, – с несчастным видом признался он. – После того, как она со мной поступила.

– Уверена, она не хотела огорчить тебя, – благожелательно заверила его жена олдермена, внимательно наблюдавшая за перчаточником. – Ты ее любишь?

– Да. О да! – Он действительно ее любил.

– Вот и хорошо. – Госпожа Дойл улыбнулась. – О! – тут же воскликнула она. – Вот и муж вернулся!

Олдермен стремительно вошел в гостиную, поцеловал жену и дружески кивнул Тайди.

– Не стоит так тревожиться из-за этой глупой истории, – твердо заявил он юноше. – Макгоуэн мне все рассказал. Я могу добиться, чтобы об этом забыли, хотя ей, конечно, вынесут предупреждение. Этого следовало ожидать. – Он посмотрел на Тайди чуть более строго. – Если ты имеешь какое-то влияние на эту молодую женщину, то должен ее убедить, чтобы в будущем она вела себя осмотрительнее.

Разговор был окончен, во всяком случае для Дойла, он вежливо улыбнулся, давая Тайди понять, что тот может уходить.

– Они собираются пожениться, – мягко вмешалась госпожа Дойл. – А он должен вскоре получить привилегии. И теперь он боится…

Дойл помолчал, поджав губы. Потом повернулся к Тайди, задал ему несколько вопросов о его положении в гильдии перчаточников, а также о девушке и ее семье. Затем покачал головой. Он давно уже знал: если нужно сообщить плохую весть, лучше сделать это как можно быстрее.

– Думаю, они тебе откажут, – честно сказал он. – Заявят, что твоя жена – ирландка.

Если старый запрет на ирландскую одежду до сих пор действовал в Пейле, то право голоса в самом Дублине уж точно приберегалось только для англичан, и отцы города довольно строго подходили к этому вопросу. Однако куда более тонким был другой вопрос: кого считать англичанином, а кого ирландцем? Макгоуэн, к примеру, был ирландцем – и по имени, и по происхождению. Но уважаемый род Макгоуэнов был известен еще со времен Бриана Бору. Их поколения жили в Дублине уже несколько веков, и они считались англичанами, поэтому сам Макгоуэн получил все права свободного горожанина. Казалось бы, среди членов муниципалитета и вовсе не должно было быть ирландских имен, и все же ирландский торговец по фамилии Малоун стал настолько богат и известен, что получил место олдермена, и его ирландское происхождение предпочли просто-напросто не замечать. И наоборот, род Харольд на протяжении многих поколений истово защищал английский порядок от нападок ирландцев на пограничных землях, однако дублинский совет решил, что некоторые Харольды в последнее время уж слишком одичали в своей глуши и ведут себя как-то очень по-кельтски, поэтому одному из них было недавно отказано в привилегиях вольности. Возможно, реальное положение дел лучше всего выразил Дойл, когда однажды колко заметил на собрании олдерменов: