которого занимал огромный деревянный стол уставленный свечами из красного воска. За ним сидели не менее двадцати мужчин разных возрастов. Вокруг ходили девушки и женщины, одетые в белые, серые и черные длиннополые платья, разнося глиняные миски с дымящимся варевом и расставляя подносы с лепешками и травами. А у самых стен, на длинных деревянных лавках, расположились ветхие старухи, сидевшие так неподвижно, что фалагу подумалось, что их проклял некий злой колдун, обративший эти одряхлевшие тела в статуи. По прикидкам Айдека, здесь собрались пять поколений одной семьи, включая как седых старцев, так и совсем ещё маленьких детей. Даже несколько младенцев дремали на руках у молодых девушек, бывших им не то матерями, не то просто старшими сестрами.

Провожавшая Айдека и Эйна Лифана, как только нога её переступила порог зала, поклонилась своим гостям и направилась к остальным пожилым женщинам, заняв среди них место, и приняла такую же неподвижную позу.

– Благословение вам, друзья мои,– обратился ко всем Эйн Халавия.– Я привел в ваши стены друга, его зовут Айдек Исавия. Прошу, примите его как гостя, и будьте щедры к нему.

– Благословение тебе, Эйн Халавия и благословение новому гостю! – хором ответили собравшиеся.

В трапезной началось оживление. Женщины зашептались, сбившись в небольшие группки, кто-то из них поспешил к полкам, на которых стояла нетронутая глиняная посуда, а мужчины раздвинулись, освобождая место в середине стола.

Эйн учтивым жестом указал Айдеку на лавку, расположенную у дальней стены. Пока они шли ученик наставника здоровался с каждым из гостей и представляя им Айдека. Он интересовался их делами, здоровьем детей, тем, как продвигается починка крыши или скольких щенков принесла разродившаяся на днях сука. Казалось, он знал об этих людях всё и они видели в нëм нечто большее, чем просто знакомого или духовного проводника от общины. Айдек заметил, что когда Эйн отходил от своих собеседников, они складывали на груди руки в молитвенном жесте, беззвучно шепча что-то почтенное.

Когда новые гости уселись за стол, к ним сразу подошли две хрупкие, похожие друг на друга, будто две капли воды, девушки лет пятнадцати. В руках у одной из них был большой котелок, из которого приятно пахло тушеными овощами, а вторая держала пару глиняных мисок. Поклонившись им, они положили в миски еду и протянули своим гостям.

– Благословение вам, милые Айлада и Феда – произнес Эйн, принимая предложенную ему миску.– Пусть Всевышний одарит вас добрыми мужьями и множеством крепких и здоровых детей.

Девушки смущенно хихикнули и поспешили удалиться. Почти сразу к новым гостям подошла полная краснощекая женщина с большим кувшином в руках. Неодобрительно посмотрев в сторону убежавших девушек, она налила в чаши гостей вино и произнесла низким голосом.

– Не серчай на них, Халавия, девки уже вступили в брачный возраст и даже во время молитвы мысли их болтаются не там где следует. А тут ты, со своими разговорами о мужьях и детях,– говоря это, женщина заботливо подвинула к ним поближе деревянные подносы, на которых лежали поджаренные пшеничные лепешки и свежая кинза, перемешанная с чесноком и сметаной.

– Ну что ты, добрая Эйлата, как я могу злиться на столь чудесных созданий? Всевышний благословил тебя прекрасными дочерями. Я уже много лет их знаю и вижу, что вырастут они любящими женами и заботливыми матерями, кои укрепят нашу общину. Ты справедливо можешь гордиться ими.

– Ой, ну не перехваливай!

– В моих словах лишь истина.

Краснощекая Эйлата заулыбалась. Было видно, что слова Эйна очень много для неё значат. Айдеку даже показалось, что женщина сейчас стиснет в своих могучих объятьях тощего проповедника, или расцелует его в щеки, но она, ограничившись легким поклоном, вернулась к своим делам.

Фалаг взглянул на тарелку: прямо перед ним лежала горка параго – слегка поджаренной пшеничной каши с репой, морковью, душицей и кинзой, а рядом – горка лимабры – тушеной капусты с репой, луком пореем и кусочками говядины, заправленной маслом и уксусом с перетертым чесноком. Это была хорошая, добротная пища, пахнувшая столь аппетитно, что лишь общее игнорирование угощений удерживало Айдека от желания немедленно запустить в неё ложку.

Пока они сидели, в трапезную входили всё новые люди. Мужчины, женщины, дети. Они здоровались, обнимались с домочадцами и рассаживались по последним пустым местам. Наверное, больше полусотни человек собралось за столом, когда сидевший недалеко от Айдека одетый в расшитую орнаментами рубаху толстый мужчина с грубым лицом и широкой челюстью, поросшей белоснежной щетиной, не постучал по бронзовому кувшину длинной ложкой. Все голоса вмиг притихли, а взгляды обратились в его сторону.

– Род,– проговорил он хриплым и грубым голосом.– В эту ночь мы, как праведные люди, чтим всех замученных камнемольцами. Мы молимся о каждом из них, поминаем их подвиги и твердость, с которой шли они на смерть, и за которые каждый из них получит бессмертие. Наша семья тоже прошла через многое. Вы знаете это. Мы многое потеряли как тогда, во времена бесчинств и гонений, так и после. Нас изгнали, лишили всего. Но мы не погибли. Мы окрепли, встали на ноги, и теперь имеем достойное дело и достойный дом, в котором возносим хвалы Всевышнему и всем дарам его. И как глава дома, я хочу, чтобы первым сегодня говорил тот, кому мы обязаны всем этим. Эйн Халавия, прошу, благослови нас и раздели с нами эту трапезу.

Молодой мужчина встал и по очереди приложил сложенную щепоткой правую ладонь ко лбу, губам и сердцу.

– Благодарю тебя за столь добрые и теплые слова Келло Треоя. Благословение на тебе, на доме твоём и на всех обитателях его. Друзья мои, в каждом из вас я нашёл отраду для своей души и каждого из вас я люблю как брата или сестру. Безмена радость моя, когда нахожу я у вас кров и очаг, и не было и дня, чтобы я не молил о вас Всевышнего. Вы приняли меня и моего спутника. Усадили нас за свой стол, разделив с нами свою пищу и доброту ваших сердец, что согревают нас, словно огонь печи усталого скитальца. Но как бы не была тепла от вашей доброты сия ночь, воздух её полнится горечью и скорбью, ибо ночь эта страшна своей памятью.

Лицо Эйна переменилось. Мягкая и добродушная улыбка исчезла без следа, а голос набирал силу с каждым словом. Даже черты его лица неожиданно погрубели, а в глазах зажглось яркое пламя. Возможно, дело было лишь в игре теней, затеянной тусклым светом свечей на столе и полках, но даже рост