о тюрьме Эрмосильо: ее недавно построили, общие камеры там просторные, а еще есть большие прогулочные дворики с тренажерами. Если Клаус признает свою вину, Эпифанио лично займется тем, чтобы его перевели туда: там у него будет отдельная камера, причем гораздо лучше, чем эта. Только тогда Хаас впервые посмотрел ему в глаза и сказал: хватит нести хуйню. Эпифанио понял — подозреваемый его узнал — и улыбнулся. Хаас ничего не сделал в ответ. И лицо у него было какое-то странное, словно возмущенное. Словно его оскорбили. Эпифанио спросил насчет чудища, гиганта, и спросил, уж не сам Клаус и есть тот гигант, но Хаас взял и расхохотался. Я? Да вы вообще ничего тут не понимаете, сказал он, как плюнул. Вообще ничего, еб вашу почтенную мамашу.

Заключенные из одиночек могли гулять в общем дворике весь день, а могли сидеть в камере и выходить либо по утрам, с половины седьмого до половины восьмого — в этот час других заключенных во двор не выпускали, — либо с девяти вечера, когда после вечерней поверки теоретически все заключенные должны были разойтись по своим местам. Женоубийца-ранчеро и адвокат выходили только вечером после ужина. Они прохаживались по двору, обсуждая дела и политику, а потом возвращались к себе. Наркоторговец выходил на прогулку вместе со всеми и часами мог стоять, подпирая стену, покуривая и поглядывая на небо, а его телохранители всегда находились поблизости, удерживая пустой периметр вокруг шефа. Клаус Хаас, после того как у него спала температура, решил выходить «в обычное время», как объяснил тюремщик. Когда охранник спросил, не боится ли тот, что его убьют прямо во дворе, Хаас презрительно отмахнулся и заметил: вон, посмотрите на ранчеро и на адвоката, они как трупы бледные, а все почему? Потому что никогда солнца не видят. Когда Хаас в первый раз показался во дворе, наркоторговец, который до того совершенно им не интересовался, спросил, кто он такой. Хаас ответил — специалист по компьютерам. Наркоторговец смерил его взглядом и, словно удовлетворив в одно мгновение все свое любопытство, пошел себе дальше. На других, и очень немногих, заключенных болтались перешитые остатки того, что раньше было тюремной робой, а остальные одевались, как хотели. Некоторые приторговывали прохладительными напитками — носили их в сумках-холодильниках, здоровенных таких пластиковых коробках, которые поднимали одной рукой: сумку они ставили рядом с местом, где играли в футбол четверо на четверо или в баскетбол. Другие торговали сигаретами и порнушкой. Самые тихие раздавали наркотики. У двора была форма буквы V. Половину залили цементом, половину так и оставили земляной, а по периметру высились стены и сторожевые вышки, с которых высовывались скучающие охранники, покуривавшие травку. В узкой части V виднелись окошки камер с развешанным между решетками бельем. Вдоль широкой части тянулась металлическая решетка метров десять в высоту, а за ней уходила вниз асфальтированная дорожка, ведущая к другим зданиям тюрьмы; с другой стороны высилась еще одна решетка, не такая высокая, зато украшенная поверху колючей проволокой, — казалось, ее прутья растут прямо из песка пустыни. Когда Хаас в первый раз вышел во двор, ему показалось, что он прогуливается по парку какого-то чужого города, в котором никто его не знает. На мгновение он почувствовал себя свободным. Но нет, здесь все всё знают, сказал он себе и принялся спокойно ждать, когда к нему подойдут. Через час ему уже предложили наркотики и сигареты, но он купил лишь банку с чем-то холодным. Пока пил, наблюдая за игрой в баскетбол, к нему подошли несколько заключенных и спросили, действительно ли он убил всех этих женщин. Хаас ответил, что нет. Тогда заключенные спросили, кем он работает и много ли зарабатывает, продавая компьютеры. То так, то сяк, ответил Хаас. И что ни один предприниматель на самом деле не может это предсказать. Значит, ты у нас предприниматель, резюмировали заключенные. Нет, покачал головой Хаас, я хорошо шарю в информатике и сделал на этом бизнес. Он сказал это с такой серьезностью и убедительностью, что некоторые даже покивали. Потом спросил, чем они занимались до того, как попали в тюрьму, и большинство рассмеялось. Да так, ничем особенным — это была единственная фраза, которую он понял. Он тоже рассмеялся и пригласил этих пятерых или шестерых выпить что-нибудь за его счет.

В первый раз, когда он пошел в душ, тип по кличке Кольцо захотел его опустить. Чувак был высокий, но рядом с Хаасом казался малышом, и, судя по лицу, решился на это дело под давлением непреодолимых обстоятельств. Будь его воля, говорило оно, он бы спокойно занялся онанизмом в камере. Хаас посмотрел ему в глаза и спросил: как вышло, что взрослый человек так себя ведет. Кольцо ничего не понял и рассмеялся. Лицо у него было широкое и безволосое, смех скорее приятный. Заключенные, которые стояли рядом, тоже засмеялись. Дружок Кольца, молодой парень по кличке Индюк, вытащил из-под полотенца заточку и сказал, чтоб Хаас завалил ебало и пошел с ними за угол. За угол? — возмутился Хаас. За сраный угол чтоб я пошел? Двое заключенных, с которыми он подружился во дворе, встали за спиной Индюка и взяли того за руки. Хаас явно рассердился. Кольцо снова засмеялся и сказал, что не надо так волноваться из-за пустяков. За угол пойти — значит пустяк? — заорал Хаас. Трахаться как псы за углом — пустяк? Другой друг Хааса встал у двери, и теперь никто не мог ни зайти, ни выйти из душа. Пусть он тебе отсосет, гринго, заорал один из заключенных. Да, пусть этот козел возьмет у тебя за щеку, гринго! Прям щас! Давай! Голоса заключенных становились все громче. Хаас отобрал заточку у Индюка и велел Кольцу встать на четвереньки. Если дрожать не будешь, трус поганый, ничего с тобой не случится. А вот если задрожишь или испугаешься, будешь срать теперь из двух дырок. Кольцо снял полотенце и встал на полу на четвереньки. Нет, не так, сказал Хаас, под душем вставай. Кольцо с равнодушным лицом поднялся и встал под струю воды. Волосы, кудрявые и зачесанные назад, упали ему на глаза. Дисциплина, уроды поганые, я прошу только проявить немного дисциплинированности и уважения, сказал Хаас, заходя в коридор с душевыми. Потом встал на колени за Кольцом, прошептал, чтобы тот как следует расставил ноги, и медленно ввел ему заточку по самую рукоятку. Некоторые видели, что Кольцо то и дело подавляет крик. Другие заметили, как у него из задницы падали капли очень темной крови и тут же исчезали под водой.

Дружков Хааса звали Тайфун, Текила и Тутанрамон. Тайфуну