ответил Хаас. Тогда судейский Ортис Ребольедо сильно разнервничался, из-за чего его заменили на допросе Анхелем Фернандесом и полицейским Эпифанио Галиндо. Эксперты спецгруппы по предотвращению похищений не обнаружили отпечатков пальцев в подвальной комнате, но в гараже дома нашли несколько колющих и режущих предметов, среди них: мачете с клинком в семьдесят пять сантиметров, старинное, но в прекрасном состоянии, и два больших охотничьих ножа. Оружие было чистым, на нем не удалось обнаружить ни следа крови, ни следов органических тканей. Во время допросов Клауса Хааса дважды госпитализировали в больницу имени генерала Сепульведы: первый раз, когда у него был грипп с осложнениями в виде высокой температуры, и второй, когда ему была оказана помощь с раной в области глаза и брови, которую он получил, направляясь из допросной в свою камеру. На третий день допросов по настоянию самой полиции Санта-Тереса Хаас согласился позвонить консулу Абрахаму Митчеллу, но тот отсутствовал на месте, и с ним невозможно было установить какую-либо связь. На звонок ответил служащий Курт А. Бэнкс, и он же на следующий день пришел в участок и минут десять поговорил с соотечественником, после чего ушел, не выразив никакого протеста. Некоторое время спустя задержанного Клауса Хааса отвели в фургон и отвезли в городскую тюрьму.

Пока он был в участке, несколько полицейских пришли посмотреть на Хааса. Большинство ходило поглазеть к камере, но там Клаус только спал — ну или притворялся, что спал, — закрыв лицо одеялом, так что любопытствующие могли только восхищаться его огромными костистыми ногами. Время от времени он удостаивал беседы полицейского, что приносил ему пищу. Говорили они о еде. Полицейский спрашивал, как ему мексиканская еда, и Хаас отвечал, что неплохо, и потом замолкал. Эпифанио Галиндо привел Лало Кура посмотреть на Клауса во время одного из допросов. Лало тот показался хитрым дядькой. То есть по лицу было не сказать, что он хитрый, но он очень интересно отвечал на вопросы, которые задавали судейские. Также он казался очень выносливым чуваком: допрашивавшие его в звуконепроницаемой комнате мужики потели и теряли терпение, клялись ему в дружбе и симпатии и говорили: чувак, давай, облегчи душу, в Мексике нет смертной казни, вытащи ты из себя эту ядовитую колючку, — а потом били и оскорбляли его. Но Хаас держался молодцом и время от времени терял контакт с реальностью (или пытался сделать так, чтобы с реальностью перестали контактировать судейские): задавал не идущие к делу вопросы и говорил неожиданные вещи. Лало Кура полчаса сидел и слушал его в допросной, и остался бы там на два или три часа больше, но Эпифанио попросил уйти: мол, сейчас придет шеф, а с ним большие шишки, и им не нравится, что это все превращается в ярмарочный балаган.

В тюрьме Санта-Тереса Хааса поместили в одиночную камеру — во всяком случае, до того, как спадет температура. В тюрьме их было-то всего четыре. В одной сидел наркоторговец, обвиняемый в убийстве двух американских полицейских, во второй — адвокат, специализирующийся на торговом праве и обвиняемый в мошенничестве, третью занимали два телохранителя наркоторговца, а в четвертой сидел хозяин ранчо из Эль-Аламильо, который задушил жену и застрелил двоих детей. Чтобы освободить камеру для Хааса, телохранителей наркоторговца перевели в общую камеру номер три, где уже сидели пятеро заключенных. В одиночке была только одна кровать, прикрученная к полу, и, когда Хааса привели в новое место обитания, тот по запаху понял, что здесь сидели двое — один спал на кровати, а другой на тюфяке. В первую ночь в тюрьме ему практически не удалось уснуть. Он кружил по камере и время от времени похлопывал себя по плечам. Ранчеро, спавший чутко, сказал ему: хватит шуметь, давай спать иди. Хаас спросил темноту: кто здесь? Чувак ему не ответил, и в течение минуты Хаас стоял неподвижно и молча, прислушиваясь. Когда понял, что ему не ответят, продолжил кружение по камере и похлопывание по плечам, словно убивая комаров, правда, тут не было комаров, — а потом ранчеро снова попросил его не шуметь. В этот раз Хаас не остановился и не стал спрашивать, кто это. Ночь — она для того, чтобы спать, сраный гринго, — услышал он от ранчеро. Затем услышал, как тот ворочается, и представил себе, как чувак накрывает голову подушкой, — и это его вдруг невероятно развеселило. Ты это, голову-то не закрывай, сказал он громко очень звонким голосом, все равно умрешь. И кто меня убьет, сраный гринго, ты, что ли? Нет, шлюхин сын, не я, сказал Хаас, придет гигант, и этот гигант тебя убьет. Ты чего сказал? Что слышал, шлюхин сын, сказал Хаас. Гигант. Большой, очень большой мужик, и он убьет и тебя, и всех остальных. Да ты рехнулся, сраный гринго, сказал ранчеро. Некоторое время никто ничего не говорил, и чувак с ранчо, похоже, опять уснул. Однако тут Хаас вдруг сказал, что слышит шаги. Гигант уже идет сюда. Гигант, окровавленный с головы до ног, и он идет сюда. Тут проснулся адвокат и поинтересовался, о чем разговор. Голос у него был мягкий, хитрый и испуганный. Да тут товарищ рехнулся, пояснил ранчеро.

Когда Эпифанио зашел к Хаасу, один из тюремщиков сообщил, что гринго не дает спать другим заключенным. Рассказывает про какое-то чудовище и ночами бодрствует. Эпифанио поинтересовался, про какое такое чудище говорит гринго, и тюремщик сказал: какой-то гигант, друг Клауса, типа, и он придет спасти его и убить всех, кто ему поднасрал. Сам он уснуть не может, вот ему и на остальных плевать, пожаловался тюремщик, и еще он оскорбляет мексиканцев — называет их немытыми индейцами. Эпифанио спросил, с чего бы мексиканцы немытые, а тюремщик со всей серьезностью сообщил: Хаас считает, что мексиканцы не моются и не купаются. И еще добавил, что Хаас считает, будто у мексиканцев есть такая особая железа, которая вырабатывает особо жирный пот, прям как у негров, у которых, по словам Хааса, тоже есть железа, вырабатывающая особенный запах, его ни с чем не спутаешь. А на самом деле вот кто не моется, так это сам Хаас: его местное начальство предпочитает не водить в душ без прямого приказа судьи или самого мэра, но те, похоже, предпочитают не марать руки об это дело. Когда Эпифанио пошел поговорить с Хаасом, тот его не узнал. У гринго под глазами темнели круги, он сильно похудел с того первого раза, когда они познакомились, но никаких ран и ссадин, которых ему наставили на допросах, тоже не было видно. Эпифанио предложил ему сигареты, но Хаас ответил, что не курит. Тогда Эпифанио рассказал ему