тех, что я повидал. Дело свое делает, хозяйство в узде держит. Люди его боятся, а стало быть уважают. Соседи, даже кто не в курсе, тоже силу чуют и закуситься, как при ином гулене да пьянице, не пытаются. А что кровь порой пьет, так оно ж это... Кнез же. Им всем, кто над толпою возносится, крышу сламывает — каждому, конечно, в свою сторону, только никогда в хорошую.

- Но это же, - захлебнулся возмущением Напукон. - Но кровь же! Не дОлжно!

Старичок рассеяно пожал ломкими плечиками.

- А что дОлжно? Чтоб от того, кто своею силою вознесся, наследие передавалось сыну его, обормоту бесталанному? Или чтоб иные прибабахи были? Вон одного помню, кровь не сосал, вообще человек был поначалу славный и вразумительный, книги читал, глядел на мир через стеклянный прибор наглазный и потратил однажды состояние, чтоб купить заморское лекарство для целой деревни. А как выкупил кнежий патент, глядь-поглядь — открыл для себя новые перспективы, и вот уже завелось у него невинное обыкновение — сношать мужика, взирая на то, как перед ним конь бабу естействует. Кто уж там ему в конечном счете башку проломил — конь ли копытом, мужик ли недовольный или баба не разобравшись — я не знаю, а только истинно говорю, сынок — идя в гору, никто неизменным не остается. Кто неизменности рад, в горы не лазит.

От яркости приведенных образов Напукон поутратил дар своей цветастой речи и только переминался с ноги на ногу, открывая рот и снова его закрывая, когда груз неотразимой аргументации терялся по дороге.

- Я вот тоже замечал, - признал Хастред. - По всему миру, но здесь как-то особенно. Чем они выше, тем эльфообразнее.

- Не видал тех ваших эльфов, может и к добру, - старичок выудил ложку из котелка, попробовал на вкус свое варево, озадаченно почмокал и продолжил размешивание. - А вот что власть портит человека, тут спорить не о чем. В каждом есть чертовинка, только тягость обыденного бытия ей прорасти мешает, а как возможностей отрастил — пошло-поехало. Просто кто-то в простые низменные пороки, как в омут с головой, а кто-то с дальним прицелом, возможно и на лучшее, а только кто кроме него видит то лучшее в далекой дали? Очень везет, я считаю, ежели на своем барском месте сей кто-то не забывает о самом главном, чем ему надлежит заниматься. Ну, там, указывать, решать, блюсти, управлять, войны воевать... нормально воевать, то бишь, не топтаться в соискании свежих чинов да наград — а не только грести под себя и щеки отъедать в горнице без окон, чтоб вид на явь не расстраивал.

- Так и что ж теперь, - воззвал рыцарь жалобно. - Позволить кровососам нами помыкать и руководить?

- Вовсе необязательно, - утешил его лекарь. - Позволишь ты или нет, а руководить нами будут именно они. А если ты лично своею рукою их всех до единого повыбьешь и примешь нелегкое решение самому всем заправлять, то честь тебе и хвала. Только зеркала в своем доме поснимай, а то и не заметишь, как на тебя отовсюду кровосос начнет пялиться.

- Какой славный дедуган, - восхитился Чумп. - В корень зрит и речет складно.

- Старость называется, - похвалился старичок. - Как понимаешь, что все несказанное вот-вот утащищь за собой в загробный мир, где до этого никому дела не будет, как оно само собою проявляется.

- Он еще настойки варит полезные, - отрекламировал его Хастред.

- Ну уж и полезные, - усомнился дед. - Полезный у меня разопьянин, а от настоек польза сомнительная.

Книжник собирался было возразить со всей горячностью, но тут снаружи донесся тяжкий зловещий топот с подлязгиванием, какой обычно получается, когда бегут одышливые дядьки в полной боевой выкладке. Чумп потянулся, цапнул рыцаря за что пришлось и поволок за собой в сторону лазарета, за ветхие занавеси. Хастред шагнул от двери в сторону, чтоб остаться за ее прикрытием, ежели откроется; вытаскивать длинный меч в хибарке, где только что башкой не бьешься о потолок, счел неразумным, вытянул левой рукой скрамасакс и принял его к груди.

Дверь отлетела со скрипом, сунулся некий тяжело дышащий молодец — через верх низкой двери Хастред разглядел его высокий шишак и сам слегка присел, чтоб со своей стороны над той же дверью не маячить.

- Живой, старый? - выпыхтел проверяющий. - Никаких чужих не видал?

- Я тот еще видыватель, - отозвался лекарь степенно, продолжая покручивать ложкой свое варево. - Вроде никаких чужих не пробегало.

- В лазарете есть кто?

- Только болезный парнишка, возможно заразный.

Вояка потоптался, быстро пришел к правильному решению и вывалился наружу, с треском хлопнув за собой дверью.

- Рано или поздно найдется один побдительнее, - заметил старичок безмятежно. - И вы его, понятно, зарежете. И второго также, а может и третьего, но в какой-то момент они таки прикинут чмень к носу...

- А тебя не беспокоит, что мы их тут резать станем? - поинтересовался Хастред, слегка понижая голос из уважения к конспирации. - Свои же, как-никак.

- Беспокоит, - согласился дед. - Верно говоришь, как-никак свои. А только повлиять на это я никак не сумею, вот разве предложить вам отравы какой, чтоб вы окочурились в диких конвульсиях. А выдать вас... ну так это, я ж не крыса какая. Вон этот ваш дурковатый-то, он прямо как я был в юности, разве что я так и не набрался смелости за меч взяться и судьбу попытать, прожил жизнь, наблюдая и со всем примиряясь.

- Ежели справедливость мы не обороним, то как же она сама оборонится, - обиженно воззвал из-за занавесок дурковатый.

- А никак, - заключил дед тоном самым что ни на есть умиротворяющим. - Неудобная она штука, эта ваша справедливость. Она всегда за то, чтоб сильному и слабому доставалось вровень, а какой же сильный с этим смирится? Ежели попытаться отбирать у сильных ихнее право кровососить или там с лошадьми забавляться, они ведь и в рог двинут... а с учетом, какой мы лучезарный народ, допрежь чем лупить — еще и зачислят в изменники, так что будут в тебя конскими яблоками швыряться на каждой площади.

Напукон горестно засопел.

- Покуда жив я, не смирюсь и не пройду мимо безобразия!

- Так или иначе, это ненадолго, - утешил его Чумп.

- Иохима знаете ведь? - дедок снова