пошло заново, черная плоть стала рассыпаться, спустя секунды ничего не осталось.

Только следы лап и падения, еще фонящие реацу Пустого.

Я поднял клинок к глазам, вглядываясь в свои серьезные, резкие глаза медового цвета. Ни царапинки на лезвии. Ни следа крови.

Поддержка и храбрость, которую он мне придал. Легкость разрезания, удобство в руке. Это было настолько эффективнее, что…

- Шинигами без зампакто – вообще не шинигами. Ты просто нечто чудесное.

Я посреди пустоши, говорю с мечом в руке. Даже если бы это было посреди города в Руконгае, я бы не постеснялся. Хотя там бы могли посмотреть, как на чокнутого.

В Сейретей это уже давно не редкость, увидеть забывшегося шинигами, говорящего что-то мечу вслух, словно он живой. Люди относятся к этому с пониманием.

Ответная реакция удивляет меня интенсивностью. Во время краткого боя мы сблизились так, будто были друг у друга месяцы, вместо дня.

Наша связь крепнет на глазах, утолщается, вызывая в моей душе слабую, тянущую боль.

Обмен эмоциями стал намного яснее, ярче, словно сбросили пыльную пелену.

Я ощутил его желание. Его готовность. Каждый Зампакто хочет слиться с Внутренним Миром своего шинигами. Это их суть, предназначение. Мы готовы. Он хочет этого, немедленно!

- Уже? Сейчас?!

Черт возьми, здесь?! Толчок эмоций нетерпения, необходимости, лезвие чуть заметно дрожит, передавая вибрацию в ладонь.

- …ладно.

Радость затопила меня, наполнив теплым ощущением в груди. Зампакто перестал дрожать.

Я быстро огляделся и пошел в лес. Лучше не оставаться таким открытым. Найдя плоский камень у небольшого ручья, стряхнул с него пару листьев и попросил в пространство:

- Мне необходимо помедитировать с зампакто. Полагаюсь на твою защиту. Кинь в меня камешком, если будет опасность. Думаю, я почувствую. Наверно.

Отказываться от осторожности, зная, что рядом обученный убийца – это самоубийство. Это должно быть страшно.

Когда этот убийца на твоей стороне, товарищ, это вдруг становится приятным ощущением надежности.

Я не из тех идиотов, которые позволяют себе глубокую медитацию посреди дикого леса в живописном месте. В одиночку. Это просто приглашение к неожиданной смерти, если вдруг что случится.

Но тут ситуация особая. И я не один. Опасность я устранил лично.

Я держал на ногах не только меч, но и ножны, параллельно друг к другу. Не знаю почему, есть чувство, что это важно.

Хотя, я только сейчас замечаю, насколько насыщены ножны рейрёку… Они как продолжение зампакто… О! Вот черт, как я раньше не уловил?

Мой зампакто оказывается одним из редких. Зампакто Мадараме Иккаку из таких. Ему нужны и ножны и меч для высвобождения.

Хотя парных зампакто всего два на весь Готей 13, таких как у Иккаку не сильно больше. Это уже говорит, что мое оружие в Шикае не будет чем-то обычным…

Дух передал ощущения дерганья по связи, какой нетерпеливый.

Я закрыл глаза и не успел очистить мысли, как рухнул в темноту. Я позволил себе быть утянутым, ощущая падение и в то же время парадоксальную безопасность.

Наша связь становится ближе, выражается в сознании как нить вдалеке, но с каждой минутой она все ближе, увеличивается, пока не превращается в сверкающую реку из моей духовной силы.

Это охренительно прекрасное зрелище, сверкающая синевой и белыми звездами река, плывущая во тьме.

Если считать необычные, чисто мистические вещи, то я никогда не видел ничего более прекрасного.

Река связи приближается, принимает меня в себя без всплеска, лишь с теплым ощущениям родственности. Дома. Я позволяю сознанию раствориться в этом, зная, что так нужно.

Пока я держусь за нашу связь, даю энергию, Дух Зампакто должен сливаться и стабилизировать Внутренний Мир. Все идет как надо.

Я стал связью, она стала мной. И нас окружает темнота.

Не замечая времени, я парю в темноте, пока вдруг не ощутил твердость под ногами. Он сформировался.

Все получилось!

Ну, здравствуй, мой Внутренний Мир. Открываю глаза.

Глава пятьдесят пятая. Миссия с подвохом (Часть 2)

Сначала я устремил взор вверх. Безбрежное небо ублажает взгляд пушистыми облаками. Небо утреннее, когда темная синева уступает яркой голубизне, играя палитрой. Солнца нет, но есть свет.

Это не просто вид. Сами небеса полны моей реацу, состоят из нее. Они как отражение.

Здесь, в самом сердце моей души, я легко ощущаю вверху то, как некоторые шинигами описывают мою ауру. Небо.

Приятный вид и ощущение, но когда смотришь в глубокое небо слишком долго, то рискуешь утонуть в нем, как в безбрежных глубинах океана.

Перестав вглядываться вверх, опускаю взгляд, чтобы ошеломленно застыть. Ожидал необычной земли, но чтобы так?

Лед. От края до края горизонта все покрыто льдом, без снега или чего-либо еще, я стою на ледяном озере таких широт, что не видно берегов.

Осекся вдох, остановились мысли. Эти протяженные трещины белизны под поверхностью, похожие на паутину, темные глубины застывшей воды и прохлада… Я помню это.

Я знаю это место.

Так давно его не видел.

В прошлой жизни, прежде чем переехать в большой город, я провел детство и рос в небольшом поселке. Там, за большой сопкой вдалеке, было озеро, огромное и пресное.

Дорог туда не было, сопка не славилась грибами или ягодами, вода холодная круглый год, так что посетителями озера были только редкие энтузиасты рыбалки.

Я, пошедший в поход на лыжах зимой, лет в тринадцать, впервые увидел это озеро в зимнем великолепии. Не занесенное снегом, озеро было образцом сказочного вида, который обычно видишь только на лучших картинах.

Я всегда говорил, глядя на фото зимнего Байкала, что наше озеро не хуже. При некоторой сноровке можно было даже кататься на нем на коньках. Но я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь осмелился.

Итак, оно стало моим прибежищем в худшие из дней. Место тишины, одиночества и мудрой трезвости, подаренной природой.

Но таким оно казалось только зимой. В тишине мороза и ветра, ласкающего слух прохладой и редкими снежинками.

Когда в семье случались ссоры, я приходил туда.

Когда рвались первые неловкие отношения, я приходил туда.

Когда хотелось подумать о своей жизни, поразмышлять, что, черт возьми, я вообще хотел сделать со своей гребанной жизнью – да, я приходил туда.

В последний раз я пришел на озеро ночью Рождества, в девятнадцать. Немного пьяный, озлобленный от обычной бытовой, пьяной ссоры родственников на застолье… Я прошел пару километров, бросил варежки на лед и умостил задницу на них, скрестив ноги. Было не холодно.

Звезды давали достаточно света, отражаясь на льду. Холод и вид протрезвили меня,