— Этот! Берем!

— Очень хорошо! — воскликнул торговец, — А как насчет приготовления? Я работаю на пару с хозяином кошерной кухни, он хороший мастер. — Он указал на ухмылявшегося парня, который стоял рядом.

В конце концов сговорились на том, что приготовят барашка на кухне, с соблюдением всех правил согласно Закону Моисееву, но зарежут его на храмовой земле Филипп с Матфеем, чтобы не нанимать резника.

Когда Иуда, казначей их братства, достал кошелек, чтобы расплатиться, Мария едва не вырвала его из рук изменника и не швырнула на землю, но вовремя сдержалась. В конце концов, деньги были общие, поступившие от многих, в том числе от нее самой, и ничем не оскверненные.

Иуда по одной отсчитал монеты, после чего сказал:

— Пойду позабочусь о других вещах. Еду на рынке вы и без меня купите.

Он улыбнулся и поклонился.

«И почему никто не спросит у него, что это за „другие вещи“? — подумала Мария — Впрочем, разве кто-то станет задавать такие вопросы человеку, которому доверяет?»

— Иди, конечно, — добродушно промолвил ничего не подозревавший Нафанаил.

— Нафанаил, — обратилась к нему Мария, — Иуда… Иуда… — Она совсем уже собралась рассказать им все, вопреки данному Иисусу обещанию. Однако сообразила, что, стань правда достоянием Петра, Симона или Иакова Большого, поднимется такой шум, что Иуда будет предупрежден и сможет своевременно изменить свои планы. — Иди с ним, — потребовала она. — Посмотри, куда он идет.

Нафанаил оглянулся.

— Поздно, он уже пропал из виду. Мы его не догоним. А с чего ты взяла, будто мне нужно пойти с ним?

Мария не ответила, слова застряли у нее в горле.

На верхнем рынке перед ними открылось целое поле, уставленное корзинами, до краев заполненными всякого рода соблазнительной провизией. Но и купить им предстояло немало: горькие травы, хрен, ячменную и пшеничную муку для пресного хлеба, я6локи, миндаль, финики и изюм для харосета, яйца, оливки, уксус, и, разумеется, вино, лучшее, какое смогут найти. А также горчицу, мед и виноград для соуса к ягненку. Каждый продавец зазывал к себе, каждый уверял, что у него лучшая мука из пшеницы с полей Заноаха, смоквы из Галилеи, вино с виноградников Цереды, финики из Иерихона и латук, выращенный в пригородах Иерусалима.

Мария вовсе не хотела распоряжаться покупками, потому что не могла думать ни о чем другом, кроме того, как расстроить планы Иуды. Но о какой бы мелочи ни зашла речь, все почему-то ожидающе смотрели на нее.

— Дорогая Мария, — обратилась она наконец к матери Иисуса. — у тебя большой опыт. Тебе довелось готовить много пасхальных обедов. Уверена, что никто лучше тебя не выберет горькие травы и все, что нужно для харосета.

Мать Иисуса кивнула и согласилась, хотя Мария, конечно, испытывала неловкость оттого, что фактически спихивала на нее все заботы.

— Ну а остальные… думаю, каждый из вас возьмет что-то на себя. Иоанна, ты купишь муку для пресного хлеба, а ты, Сусанна, подберешь все, что нужно для подливки к ягненку. — Мария терпеть не могла отдавать распоряжения, но должен же был кто-то взять это на себя, чтобы дело двигалось. — Мужчины, а вы сами разберитесь, кто из вас какую еду купит. Речь идет не о ритуальной пище, так что можете положиться на свой вкус. Ну а я… я беру на себя покупку яиц, — заявила она, умышленно оставляя себе весьма скромную задачу.

Расхаживая в одиночку по рынку, Мария улавливала обрывки разговоров и напряженно прислушивалась к тому, о чем говорят. Время от времени до ее слуха доносилось повторявшееся имя Варавва, люди толковали о двух римских солдатах, заколотых кинжалами, о том, что в ближайшее время Пилат и Антипа, видимо, предпримут какие-то совместные действия против мятежников. Зримые свидетельства готовности подавить недовольство были налицо: рынок оцепили римские солдаты, сжимавшие рукояти мечей и хмуро высматривавшие в толпе что-либо подозрительное.

Ветер разносил острый запах свежей крови, на территории храма происходило ритуальное заклание сотен или даже тысяч агнцев. Каждый глава семьи особым ножом перерезал горло жертвенному животному, затем совершался предписанный ритуал собирания крови, которую священник, завершая обряд, выливал к подножию алтаря. Жалобное блеяние обреченных животных доносилось даже до рынка.

Действительно ли это угодно Богу? Да, конечно, в древности Он предписал Моисею приносить в жертву животных, но ведь тогда весь народ избранный представляя собой лишь горстку людей. Но нынешние огромные толпы, тысячи подвергающихся закланию животных — мог ли Моисей предвидеть нечто подобное? Чудовищное, вызывающее тошноту кровопролитие.

Сверху снова пахнуло кровью, и Мария едва не задохнулась.

И необходимость являться сюда, в храм, ведь это тяжким бременем ложится на многие верующие семьи. Иудеи расселились широко, добраться до Иерусалима многим не так-то просто, а если и доберешься — предстоят сплошные расходы.

Мария огляделась по сторонам и вынуждена была признать, что святостью здесь не пахнет. Причем не только на рынке, но, страшно сказать, и в самом храме, и во всем городе. Скученность, толчея, ссоры, торг и ругань вокруг продавцов жертвенных животных и столиков менял, невозможность побыть наедине с собой, подумать о вечном. Все это никак не способствовало благочестию.

К настоящей праведности это массовое паломничество не имеет ни малейшего отношения. Да, смысл в нем был, поскольку посещение храма помогало лишенным своей страны и расселившимся повсюду евреям ощутить единство со своими братьями по крови и вере, но это касалось связи людей между собой, но не с Богом.

Но если не через храм, то как еще могу я приблизиться к Богу? Ведь ищу я именно Бога, нуждаюсь именно в Нем, а не в сонмище пилигримов.

Мария вернулась в дом, снятый для празднования Песаха, чувствуя, что нуждается в передышке. Она надеялась застать там Иисуса и услышать от него нечто, позволившее бы ей приободриться.

Увы, Иисуса не было. Только женщины, занятые приготовлениями к празднику.

Застолье намечалось в просторной верхней комнате, откуда открывался вид на городские крыши. Там уже расставили низкие столики и кушетки или ложа, на которых следовало не сидеть прямо, а возлежать. Стоял полдень, и комнату заливал яркий свет.

— Да у нас намечается ужин в римском стиле, — заметила Мария, глядя на эти приготовления.

— Это не нарушает церемонии, — сказала Сусанна, — и не вступает в противоречие ни с какими древними предписаниями.

— Но соберемся ли мы в нужном количестве? — спросила Мария.

Римский стиль предполагал число пирующих, кратное девяти: по три ложа на длинный стол, по три гостя на ложе.

— Не будем дотошными в мелочах, — отмахнулась Иоанна. — Мы составим все накрытые столы вместе, чтобы получился один длинный, а ложа пускай стоят по обе стороны. Вот и все. Нас все-го около двадцати, почему бы нам всем не собраться за одним столом? Моисей на сей счет не высказывался, и, осмелюсь предположить, даже фарисеи не нашли бы, к чему тут придраться.