покивает, глаз сощурит и скажет: «А теперь, милай, ступай в сельпо, там в магазине все это продается!» Было ему за восемьдесят, глуховат уже стал. Зашел к нему человек один погреться в мороз. Дед спрашивает: «Откуда?» — «С плотбища!» — «С кладбища? Проходи, расскажи, как там. Я туда собираюсь…»

— И ты их всех знал? — спрашивал сват свата.

— А как же! И знал, и общался. Когда я на катерах тут по всем малым рекам ходил, то самолетов здесь еще не было. Ко мне люди тянулись… Моя речфлотовская биография знаешь с чего началась, Иван Александрович?

— Наверно, с корыта. Или с плота.

— Точно — с плота! А чтобы плот нам, мальчишкам, сделать, был нужен топор. Первый раз я крадче топор взял у матери, а она с тем топором на корчевки ходила. Отлупила за самовольство. Тогда было так: что топор, что корова. Я не унялся и стащил хороший топор-дровосек у соседа Щеблеева. Подумали на меня сразу, но я отказался. Дальше пошла такая у нас филармония, слушай. Про кражу знал мой младший брат Ленька. Как только за что-нибудь на меня разобидится, так громко кричит: «Вор! Украл у Щеблеевых топор!» До взрослых это дошло, я сознался. Ох и лупили меня дома!.. Плоты я с тех пор строить бросил, но река не перестала манить. По Чузику шесть шеверов, и вот мы тянули паузки по тридцать тонн каждый. Я уже вырос, окреп. По трое суток один шевер одолевали! Везли сахар, муку, соль, словом, все продовольствие и одежду. Кормили весь Кудринский угол… Начальником в сельпо был Федор Семенович Селиванов, фронтовик, ордена и медали имел. Душевный, о людях заботливый. Многим он помогал удержаться на ногах, а сам устоять не смог — имел чересчур пристрастие к выпивке. Кто ни пригласит — не отказывался. Однажды рюмку до рта не донес и помер. Хоть на миру, а все равно грустно! Сгубил себя человек. А любил повторять: «Чтобы сердцу дать толчок, нужно выпить стопочок!» Не пошли ему эти стишки на пользу… После него Кудринский райпотребсоюз принял Анфиногенов, тоже мужик душевного склада. Тогда ведь весь груз на плечах перетаскивали. Во мне было и есть шестьдесят пять килограммов, а носил грузо-марку без малого центнер. У Анфиногенова весу сто двадцать кило, а тоже столько несет. Раз меня спрашивает: «Тяжело?» — «Тяжело. Но если я груз взял и несу, то и все понесут, на меня на такого глядя».

— Дружно народ тогда жил, — заметил Гринашко. — Я хоть и намного младше тебя, а то время помню. Людей трудности сплачивали.

— Дружба, сплоченность — они не по пьянке рождаются.

— Ну, тут ты, как пить дать, прав, — поддержал сват свата. — Вот мы с тобой попиваем чаек и довольные. И вообще наше Осипово — поселок трезвый. Порядок держался и держится. А работы нам — край непочатый… Спасибо, дед Секлей, за твой разговор!

— Неужто спать завалишься? — с обидчивой ноткой спросил Сергей Данилович. — Так не годится.

— А как?

— Поговорить я люблю, а больше — слушать… Ты еще не рассказывал, как тебя приглашали в обком.

— Сначала в наше объединение, а уж потом в обком. И не меня одного, а многих, и все в генеральских чинах, только я один был в старшинском звании.

— И не подкачал?

— Как видишь. По мне лучше открыться, чем таиться. В рот каши набрать и сидеть молчуном, когда надо на стол правду выложить, не по моей натуре…

Тогда осиповцы помогали прорубать трассу Ёнга — Кудрино — Центральный. Работа предстояла огромная, и второй секретарь обкома Юдин, непосредственно занимающийся этим вопросом, пригласил на совещание представителей всех заинтересованных организаций. Тузы собрались крупные, но вели они себя как-то не в меру стеснительно, а точнее сказать — таились. Гринашко, наблюдая за ними со своей мужицкой приметливостью, разгадал, что у них на душе. Похоже, каждый из приглашенных не желал взваливать на себя обузу. Конечно, прорубка дороги для зимника напрямую их не касалась. Главный инженер областного объединения леспрома Михальчук наклонился как можно ниже к столу, и выражение его лица, как подумал о нем Гринашко, «было постное», серое. Михальчук думал в эти минуты о своих больших планах по лесу, которые в эту зиму трещали, потому что не шли на помощь морозы — создавалась трудность с трелевкой и вывозкой. А тут трассу навязывают, загоняют в болота, где и леса-то доброго нет, один, поди, каргашатник, как остяки называют кривые чахлые, сосенки, этот «медвежий лес», будь он проклят. А если и попадется хорошая грива среди болот, то древесину там дешевле бросить, чем вывозить. Зимник нужен нефтяникам, вот бы и обходились своими силами, нечего перекладывать свои заботы на чужой горб.

Начальственно, но тоже как-то отсутствующе держался Лимонов, человек с крупным, суровым лицом, солидного покроя. Это был генеральный директор нефтеобъединения, сменивший Мержина. Рядом с Лимоновым юрко держался его заместитель по строительству и прочим вопросам Подкидов, хитровато «катающий глаза» под прихмуренными бровями. Гринашко определил, что он, Подкидов, сейчас думает точно так же, как его важный шеф. Им обоим нужна была натуральная нефть в полных запланированных объемах, но добыча ее, как знал Гринашко, давала сбой. От нефтяников потребуется конкретная помощь рубщикам трассы, придется кое на что раскошелиться, тратить время, вникать, решать, а этого ни Лимонову, ни Подкидову не хотелось. Трассу надо рубить, зимник на Кудринские месторождения прокладывать, но как бы это так само собой сделалось…

— Зимник следует начинать прорубать немедленно и закончить его через месяц. — Юдин отчеканивал каждое слово. — У нас есть опыт решать дела на нефтяном севере в сжатые сроки и качественно. Вспомните, как мы прокладывали большие и малые нефтепроводы, возводили другие объекты. Мы не можем допустить срыва поставки грузов на месторождения и для нового города Соснового. Так и запишем.

Юдин остановил свой тяжеловатый, чуть исподлобья взгляд на каждом, кто сидел перед ним. В молчании прошла минута — время достаточное, чтобы обдумать и взвесить ответы. Но представители двух крупных объединений — нефти и леса — безмолвствовали. Гринашко, человек порывистый и открытый, почувствовал, что молчание «генералов» второй секретарь обкома примет за их согласие, за глубокую озабоченность, с которой они