рассерженный юноша не особо сдерживал силу. Брезгливо отряхнув кулак, он обернулся к стоящему у двери У Юньлуну.

— Надеюсь, вы простите мне эту небольшую вольность, господин сяньвэй, — проговорил он. — Не стоило бы обижаться на умалишенного, но слишком уж часто он оскорблял мою жену.

— О чем ты, Шэчи? — ответил чиновник с легкой улыбкой. — Вы с Ваньцин оказали мне бесценную помощь в задержании опасного преступника. То, что вы сумели взять его живым — достойно похвалы вдвойне, несмотря на, — он с намеком взглянул на лежащего даоса, — некоторые телесные повреждения, что получил этот негодяй, — юноша весело рассмеялся на эти слова.

— Ты — самый рассудительный чиновник из всех, что я знаю, У Юньлун, — заметила Му Ваньцин, вкладывая меч в ножны. — Если бы больше вашей братии следовало, как и ты, духу закона, а не его букве, страдания простого люда уменьшились бы многократно.

— В своей мудрости, Сын Неба понимает, что не все государственные служащие равным образом прилежны и бескорыстны, — неожиданно серьезно ответил судья. — Многие из них желают лишь повышать свое благосостояние, делая работу спустя рукава. Для того, чтобы подобные ленивые начетчики не нанесли вреда великой Сун, император издал строгие законы, несущие как поощрения, так и наказания. Следя за их исполнением, и исполнением воли Сына Неба, я делаю Поднебесную лучше. Эта мысль неизменно согревает меня в холодные вечера, и придает сил в трудную минуту, — он подошел ближе к молодой паре, и с нескрываемым удовольствием оглядел бессознательного Юэ Фансяна.

— Еще один глупец, поставивший себя выше людей и законов, не ушел от возмездия, — промолвил он. — Небо видит все, и у сетей его справедливости — густое плетение. Сегодня, вы помогли этой справедливости свершиться, господин и госпожа Инь, за что я благодарю вас от всего сердца, — он церемонно поклонился юноше и девушке. — А сейчас, пора бы уже бросить этого негодяя в темницу, и хоть немного поспать, — он, не скрываясь, широко зевнул. Шэчи невольно подхватил его зевок, и заметил, что Ваньцин также прикрывает рот ладонью.

— Я найду для вас отдельную комнату, — правильно понял их состояние У Юньлун. — Подождите только, пока я приведу моих подчиненных — забрать пленного.

* * *

— Великие дела ожидают в будущем тебя и твою жену, Шэчи, — говорил У Юньлун, провожая молодую пару поутру. — Мало кто добровольно вызвался бы на такое рискованное дело, как ловля безумного отравителя, и, тем паче, мало какой вольный странник согласился бы работать с окружным судьей. Даже Клан Нищих, со всем их желанием помогать великой Сун, делает это своими путями, идущими порознь с трудом простых чиновников. Ты же, Шэчи, не посчитал себя выше меня и подчиненных мне стражников, и не побрезговал нашей тяжелой, неблагодарной работой. Воистину, ваши с Ваньцин сердца полны жажды справедливости.

— Что вы, господин У, я всего лишь потешил собственную гордыню, стяжав славу спасителя простых лоянцев, — весело улыбнулся юноша. — К тому же, я не мог так просто оставить оскорбление, что нанес нам с женой тот торгаш. Мне пришлось сделать все для упрочения доброго имени секты Сяояо.

— Как скажешь, Шэчи, — рассмеялся лоянский судья. — Какие бы побуждения ни вели тебя, знай: твои добрые дела не будут забыты. Отныне, в Лояне есть человек, что всегда будет рад видеть тебя, твою семью, и любого из твоей секты, и горд тем, что может назвать вас с Ваньцин своими друзьями.

— Благодарю вас, господин У, — дружеская улыбка Инь Шэчи немного нарушала церемонность его ответа и поклона. — Знакомство с вами — словно встреча дракона и тигра в бурю[2].

— Вот-вот, — поддакнула Му Ваньцин. — Будь уверен, У Юньлун — наша семья тоже тебя не забудет. Такую диковину, как прилежный и мудрый чиновник, забыть трудно.

— Твои слова слишком жестоки к людям, служащим империи Сун, Ваньцин, — с постным лицом проговорил судья, и, понизив голос, добавил:

— Но, увы, не лишены правды, — девушка, весело хихикнув, согласно покивала.

— Не будем больше задерживать вас, господин У, — закруглил их прощание Шэчи. — Берегите себя.

— В добрый путь, Шэчи, Ваньцин, — доброжелательно ответил чиновник.

В последний раз раскланявшись с лоянским судьей, молодая пара двинулась по улице, ведущей от ямыня к рыночной площади. День в древнем городе, усилиями танских правителей приблизившемся к столице своими богатством и многолюдием, начинался рано, но горожане пока еще лишь выбирались из теплых постелей, не успев наполнить широкие мощеные улицы Лояна обыденной шумихой. Приметив сонного торговца сладостями, что явно поспешил начать рабочий день, и сейчас скучал на обочине, Инь Шэчи подошел к нему, и приобрел несколько палочек любимой сладости Му Ваньцин — засахаренных ягод, получив в награду улыбку жены, и ее нежный поцелуй.

— Я припоминаю, вчера, перед тем, как мы наткнулись на труп того отравленного бродяги, ты говорил что-то о единственном для нас способе разведать силы секты Синсю, — задумчиво проговорила девушка, лениво покусывая красный шарик лакомства.

— Я говорил такое? — округлил глаза Шэчи в неподдельном удивлении. — Правда? — Му Ваньцин растерянно кивнула. Юноша некоторое время молчал, в задумчивости скребя подбородок, но вскоре, его лицо просияло пониманием.

— Вспомнил! — заявил он. — Когда ты отказалась пускать меня к Цяо Фэну, чтобы истребовать помощь его младших с разведкой в обмен на услугу, я хотел сказать, что нам остался один-единственный способ придумать хороший план действий. Хочешь услышать его, жена моя? Он работает с любыми сложными вопросами, не только теми, что касаются противостояния врагу.

— Конечно, — заинтересовалась Ваньцин. — Говори скорее, Шэчи, что это за чудесный способ?

— Чудесного в нем мало, — хитро улыбнулся юноша. — И он, по сути, прост: когда долго думаешь над чем-то, и ничего не придумывается, до того, что положение кажется безвыходным, нужно отвлечься на что-то иное. Неважно, на что — сгодятся вино, игры на деньги, бои сверчков, посещение дома удовольствий… кхм, — он смущенно закашлялся, и поспешно добавил:

— Не то, чтобы какие-то грязные девки могли и близко сравниться с великолепием той несравненной богини, что шествует сейчас рядом со мной, и осеняет своей благодатью мою постель каждую ночь. Нет, о веселых домах мы, конечно же, и думать не станем. Я и упомянул-то их лишь из