занятия Греча, Пушкин по случаю смерти управляющего III отделением писал: «Фон-Фок умер, того и гляди поступит на его место Н. И. Греч. Хороши мы будем!» Отношения исправились в начале 1832 г., причем, как сообщает в своих записках Н. И. Греч, первая встреча его с Пушкиным произошла в книжном магазине Белизара: «Он поклонился мне неловко и принужденно; я подошел к нему и сказал, улыбаясь: „Ну, на что это походит, что мы дуемся друг на друга? Точно Борька Федоров с Орестом Сомовым“. Он расхохотался и сказал: „Очень хорошо!“ (любимая его поговорка, когда он был доволен чем-нибудь). Мы подали друг другу руку, и мир был восстановлен» (Греч Н. И. Записки о моей жизни. Л., 1930. С. 703). С весны 1832 г. Пушкин в течение нескольких месяцев вел переговоры с Н. И. Гречем, приглашая последнего уйти из «Северной пчелы» и взять на себя обязанности редактора организуемой им газеты «Дневник». Несмотря на то что Греч не рискнул расторгнуть союз с Булгариным и выдвинул даже другой (отвергнутый Пушкиным) проект – вхождения последнего в «Северную пчелу» и «Сын Отечества», с высокой платой за сотрудничество (от 1000 до 1200 р. в месяц), их личные отношения после этого весьма укрепились. «В числе посетителей гречевских четвергов, – вспоминает [П. И.] Юркевич, – появлялся изредка и Пушкин. Он вел себя очень сдержанно, редко принимая участие в разговорах, больше молчал и рано уходил, не простившись» (Исторический вестник. 1882. № 10. С. 159). 16 марта 1834 г. Пушкин был у Н. И. Греча на известном совещании по поводу организации Энциклопедического лексикона, а 12 октября 1836 г. под впечатлением «Полководца» [Греч] писал ему: «Вы доказали свету, что Россия имеет в вас истинного поэта, ревнителя чести, жреца правды, благородного поборника добродетели, возносящегося светлым ликом и чистою душою над туманами предрассудков, поверий и страстей, в которых коснеет пресмыкающаяся долу прозаическая чернь. Честь вам, слава и благодарение! Вы нашли истинное, действительное, единственное назначение поэзии» (см. также ответ Пушкина от 13 октября). Об отношении Пушкина к кончине сына Н. И. Греча см. с. 76 1-го тома. (Примеч. Ю. Г. Оксмана.)

297

Рында – оруженосец-телохранитель великих князей Московских и русских царей в XIV–XVII вв.

298

Барон Брамбеус – псевдоним О. И. Сенковского.

299

В 1834–1835 гг. стихи Пушкина печатались почти в каждом томе «Библиотеки для чтения».

300

В. П. Бурнашев ошибается, полагая, что барон Е. Ф. Розен был знаком Пушкину только по вечерам у Жуковского. Как свидетельствуют воспоминания Розена, он встретился впервые с Пушкиным в 1829 г., посетив его в гостинице. Об этом визите и об их отношениях см.: Розен Е. Ф. Из статьи «Ссылка на мертвых» // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 2. С. 271–288.

301

Но оставим это, и пусть не будет больше об этом речи (фр.).

302

Как свидетельствует «Алфавит декабристов», О. М. Сомов «взят был по подозрению в принадлежности к Обществу и участии в мятеже, потому что жил в одном доме с Рылеевым и Александром Бестужевым. Но по изысканию Комиссии оказалось, что он не участвовал ни в том, ни в другом и не знал как о существовании Общества, так и о замыслах на 14 декабря. Содержался в крепости с 15 декабря. По Высочайшему повелению, вследствие доклада Комиссии, 7 января освобожден с аттестатом» (Восстание декабристов. Л., 1925. Т. 8. С. 179). Несмотря на отсутствие данных, могущих подтвердить передаваемый В. П. Бурнашевым слух об аресте Сомова по доносу Булгарина, следует все-таки отметить, что в неизданных документах следственного дела О. М. Сомова (позднее дело было опубликовано: Восстание декабристов. М., 2008. Т. 21. С. 169–175. – А. Р.) имена Булгарина и Греча встречаются довольно часто. Так, например, в показаниях от 30 декабря 1825 г. Сомов отметил, что 13 декабря весь день он никуда не выходил, будучи нездоровым, и лишь «вечером, чувствуя себя лучше, в 9 часов пошел к издателю Булгарину, с которым, равно как и с товарищем его Гречем, имел связи по журналам, ибо был их сотрудником и доставлял им статьи. У Булгарина пробыл я до 11 часов ночи, а возвратясь, лег спать. Следовательно, что происходило у Рылеева, не знаю и отчета о том не могу дать никакого». О дне же 14 декабря О. М. Сомов показал: «Во время происшествия находился я до двух часов в доме Американского Общества, в два часа пошел к издателям журнала Булгарину и Гречу. Первого не застал я дома и, пройдя к последнему, нашел их вместе, где получил все сведения о разных приключениях случившихся. Оттоль приехал я домой, где пробыл до приезда чиновников для забрания бумаг г. Бестужева, живущего со мною, и через несколько часов был взят полицейским чиновником и представлен во дворец» ([ГАРФ. Ф. 48. Оп. 1. Ед. хр. 164]). Как свидетельствуют воспоминания А. И. Дельвига, со слов, очевидно, самого Сомова, последний был «в числе прочих политических преступников представлен государю, который спросил его, где он служит, и на ответ: „В Российско-Американской компании“ сказал: „Хороша собралась у вас там компания. Впрочем, вы взяты по подозрению, и только что удостоверятся в противном, вы будете отпущены“. Тем не менее Сомова посадили в сырую и темную комнатку Алексеевского равелина и только через три недели выпустили. У него на квартире жил в его отсутствие полицейский чиновник, которому было поручено сохранение имущества. Сомов, воротясь домой, не нашел у себя ни одной ценной вещи. Конечно, их было немного и ценности небольшой, но все было похищено, даже бронзовые часы и чернильница <…>. Выпущенный в начале 1826 г. из крепости и лишившись места секретаря Российско-Американской компании, жалованьем которого он жил, а вместе с тем и почти всего своего движимого имущества, Сомов не знал, что ему предпринять, тем более что считал обязанностию поддерживать любовницу Александра Бестужева, на которой лет через пять женился <…>. Греч и Булгарин приняли Сомова в сотрудники как человека им весьма полезного, но, зная, до какой степени он находился в нужде, обходились с ним весьма дурно и даже обсчитывали. Наконец, терпение Сомова лопнуло, и он, оставив лагерь Греча и Булгарина, обратился к Дельвигу» (Дельвиг А. И. Мои воспоминания. М., 1912. Т. 1. С. 55, 75). Возможно, что передаваемый Бурнашевым эпизод с доносом Булгарина на Сомова является