демоны уже были обречены нести бремя погибших, всецело подчиняясь чаяниям поселившейся в них скверны. Они рыскали в поисках чужого огня жизни, и единственное, что их влекло — это бессмысленные разрушения… Однако удерживались проклятые духи в живых существах в подлунном мире лишь благодаря поистине магическим камням — арашвирам, или «сердечникам» демонов.

Впрочем, арашвир можно было использовать иначе. Ведь он просто сплачивал две сферы — невидимую сферу потенциальных течений магии и твёрдую, оформленную сферу предметов, веществ и материалов. Драгоценный минерал помогал управлять потоками магии врождённо, как бы на инстинктивном уровне, и позволял не тратить на это концентрацию и сосредоточение желаний. И, в общих чертах, если бы внедрённые осколки души содержали в себе нечто светлое и нетленное, то, может быть тогда это не причиняло бы вреда владельцу, а, напротив, оздоравливало бы его сердце?..

Только Данаарну было глубоко наплевать, станет ли Его Высочество ещё более просветлённым и порядочным, или его душу поразит страшный недуг в виде самых тяжёлых, самых горестных и дурных чувств: лишь бы принц жил, а дальше они как-нибудь разберутся с последствиями. Вместе. Ведь древние лунги никогда не поворачивались спиной к своим друзьям, даже если те слыли гнусными мерзавцами и подлыми мошенниками. И не потому, что боялись получить коварный удар исподтишка, а потому, что не способны были вымарать их из памяти или вычеркнуть из сердца.

В конце концов это — последний шанс для Его Высочества. В воздухе до сих пор клубился зиртан, а в стене морской воды теплилось жидкое либбо, которое при содействии арашвира могло бы подсобить собственными магическими силами, и залатать раны того единственного, кто был действительно достоин этого. Данаарн знал истину, что при наличии трёх воплощений вселенских столпов — арашвира, либбо и тайлина, — можно было творить по-настоящему непостижимые и великие вещи… но и с двумя субстанциями на руках реальность вокруг уже становилась куда интересней. Либбо и арашвир образовывали прекрасный союз, дополняя и поддерживая друг друга, а ещё они были способны соткать новую плоть тому, с кем вступали в контакт.

Небеса содрогнулись, а звёзды затрепетали, потому что на земли Элисир-Расара снизошло подлинное чудо, призванное бессмертным магом.

Рана на животе Его Высочества, которую прикрывал рукой Данаарн, уже немного затянулась. К щекам и губам Сэля вновь прильнула кровь. Сперва он сурово наморщил лоб и нахмурил брови, а когда распахнул глаза, то бушующее Зелёное море уже совершенно успокоилось. Вокруг стояла тишь да гладь, водоворот исчез, и все признаки золотого катаклизма бесследно растворились, словно бы морские боги удовлетворились зрелищем: они остались весьма довольны теми, кто исполнял главные роли на сцене, и потому решили не нарушать хрупкого баланса в мире живых, и поспешили удалиться.

— Кха-кха! Кхе-кхе-кхе! — горло Сэля опять сковал приступ удушливого кашля, но на лице Данаарна было настолько неподражаемое выражение счастья, что принц засомневался в происходящем.

Он, что, умер и вознёсся в чертоги небожителей?

— С повторным рождением, Высочество. Поверить не могу, вместо первых слов ты исторг лишь невнятный кашель.

У престолонаследника пока что сил не хватало даже для того, чтобы поднять голову над землёй, и он ощущал себя беспомощным младенцем, однако Сэль всё равно сумел улыбнуться Данаарну, после чего снова сомкнул веки.

К двоим мужчинам подбежала Ирмингаут с растрёпанными волосами и рухнула рядом на колени. Эльфийка не знала, что сказать, и как надлежит благодарить спасителя, поэтому с выпученными глазами просто кивала головой, одновременно ощупывая тело принца руками, так, будто проверяла его целостность и невредимость. Рана Его Высочества полностью затянулась и покрылась аккуратной корочкой, однако юноша порой издавал мучительные стоны, а его ноги то и дело сводили болезненные судороги. Но, несмотря на эти неприятности, и Эйману Данаарну, и Полярной Лисице Ирмингаут было очевидно, что худшее осталось позади. Главный рубеж пройден, и вокруг мусорного острова установился штиль, который, по сути, всегда обладал двойной природой для моряков: штиль после бури — это хорошо, но вот штиль в открытом море сулит новые невзгоды.

Потому что свет находится во тьме, цветок рождается из грязи, а истина добывается из тайны. Да здравствует двоякость! И маг-король.

Перед взором Его Высочества и Ирмингаут простирался чистый горизонт, который словно на ладонях явил и безупречную синеву Зелёного моря, и нетронутую облаками небесную лазурь, заодно с серебристым гребнем Сломанного берега, за бархатной полосой которого виднелись руины восточного крыла Янтарного дворца, а также целые Исар-Динны, что чернели вдалеке. То был мир на фоне разрушений: спокойный, тихий и приветливый. Солнечные лучи заливали округу, отражаясь от воды снопами белых искр или золотыми брызгами. Грязевые големы и изменённые негули Зархеля были повержены, как и он сам, а иссушенные демона-оборотня пропали без вести.

Ирмингаут сидела возле Сэля Витара Амуина Малидота, плечом к плечу, и их изодранные, промокшие и грязные одежды разве что не тёрлись друг о друга. Они молчали и смотрели в одну точку. Это была их первая встреча более чем за два долгих года.

Тело принца быстро пришло в норму, окрепло и восстановило силы. Наверное, оно даже стало лучше прежнего, однако некоторые перемены в Его Высочестве всё-таки оказались не столь полезными. Например, необыкновенный цвет его очей вдруг принялся меняться, и радужку Сэля уже разрезали золотые нити и испещрили янтарные вкрапления, страшно походящие оттенком на арашвир, который то ли нынче находился в груди наследника, то ли растворился в его крови. Одно было ясно — Сэль получил право на жизнь. С таким благословением всевышних умирать «бестолково и бессмысленно» — как-то совестливо и даже стыдно. В конце концов, Эйман растратил драгоценный камень на него, он использовал единственную возможность, отказавшись от собственного замысла в пользу блага Его Высочества. И, коли Сэль, как и прежде, не будет дорожить жизнью, то разве этим самым он не обесценит щедрость Данаарна? Вот ведь демон, удружил!

Принц язвительно ухмыльнулся.

— Как… ты себя чувствуешь? — осторожно поинтересовалась Ирмингаут, едва склоняя голову на бок, в сторону Его Высочества.

— Недурно. У меня… ничего не болит.

После затяжного молчания и праздного изучения окрестностей, принц вонзил свой пытливый взгляд в собеседницу, нахмурился, и грозно отчеканил:

— Это наша с тобой первая встреча за долгий срок… и столь скупые слова — это всё, что ты желаешь мне сказать?!

Эльфийка пристыженно опустила глаза, вперившись в кучу мусора. Они до сих пор восседали верхом на горе из намытых прибоем обломков замка, словно ждали чего-то, какого-то волшебного знака. Или, быть может, просто боялись покинуть священное место. Вдруг, сорвавшись с горы,