— Выглядишь прекрасно, вот только волосы поседели, — отметил он.

Она слегка улыбнулась.

— Начала седеть еще до того, как ты уехал, — сказала она. — После смерти Джонни.

Джон кивнул.

— Я заехал навестить его могилу по пути домой. Хотел сказать ему, что вернулся. Я всегда обещал ему, что в следующий раз мы поедем вместе. Кто-то посадил там маленькие нарциссы.

— Френсис, — сказала она. — А когда вырастет вьюнок, она хочет посадить его рядом с могилой твоего отца, чтобы он обвил надгробный камень. Она сказала, они оба должны видеть его.

Они оставили возчика и помощника садовника разгружать повозку и рука об руку пошли к дому. Взойдя на террасу, Джон оперся на перила и осмотрел свой сад.

Клумбы перед домом сверкали цветом ранних тюльпанов, за ними в саду простирался ковер из желтых, белых и оранжевых нарциссов. Над ними на ветвях вишневых и персиковых деревьев начали проклевываться маленькие розовые бутоны. Ветвились мощные каштаны, на них набухали и лопались, вырываясь из бледно-зеленых чешуек, толстые клейкие почки.

— Как хорошо дома, — с удовольствием сказал Джон. — Что тут нового?

— Я тебе писала, что Кромвель распустил парламент и поставил армию управлять нами?

Он кивнул.

— Ну и как оно?

Эстер пожала плечами:

— Не знаю, как насчет всей страны, но у нас в Ламбете все идет неплохо. Теперь они выполняют работу мировых судей и делают это справедливо и непредвзято. Позакрывали много распивочных, а это только к лучшему. Строже теперь относятся к нищим, попрошайкам и праздношатающимся, а значит, улицы стали чище. Но налоги!

Она покачала головой.

— Выше, чем когда-либо, и теперь они не забывают собирать их. Они — упрямые ребята, и это их погубит. Никто не возражает против запрета субботних игр и плясок вокруг майского шеста, даже против закрытия публичных домов особо не протестуют. Но налоги!

— А мы с прибылью? — Джон любовался обильным цветением сада.

— В растениях — да. — Она проследила за его взглядом. — И если честно, то дела у нас идут совсем недурно. Нам пошло только на пользу, что членов парламента отправили по домам. Сквайрам и сельским жителям делать особо нечего, разве что садами своими заниматься. Генерал-майоры Кромвеля руководят страной, а дворяне в Лондоне сидят без дела, да и в графствах работы для них не осталось. Все, что раньше делали сквайры и мировые судьи, теперь делают офицеры. Все, что им осталось, — это сады.

Джон хмыкнул:

— Нет худа без добра.

— Верно, — напомнила она. — Ведь Кромвель дал стране мир.

Он кивнул.

— Ты видела лорда Ламберта? Что он говорит?

— Был здесь пару недель тому назад, посетил нашу выставку нарциссов. Ему захотелось сделать сад в оранжевом, золотом и желтом цвете, и он решил купить ярко-желтый морозник. Счастливым он не выглядел. Он работал над новой конституцией для страны. Он хотел, чтобы Кромвель стал лордом-протектором с избираемым парламентом. А потом Кромвель назначил генерал-майоров и распустил парламент. Мне кажется, он считает, что все это попахивает тиранией. Но он абсолютно ничего по этому поводу не говорил. Он хранит верность Кромвелю…

— Он всегда остается лояльным, — прервал ее Джон.

— Но заметно, что он в напряжении, — сказала она. — Ему не нравится, что армия поставлена над народом. Он хочет, чтобы правил избранный парламент, а не военные.

Джон обнял жену за талию.

— А ты? — нежно спросил он, коснувшись губами ее чистого чепца. — Ты в порядке?

Она молча кивнула. Он не стал требовать ответа. Они оба знали, что и сейчас, и всегда ответ будет один и тот же — она тоскует по Джонни. Они оба всегда будут тосковать по Джонни.

— Пока тебя не было, наведывались твои друзья, — с напускной бодростью сказала она. — Господин Эшмол и другие. Как ты и просил, господин Эшмол очень много работал над каталогом коллекции. Он практически закончил. Там все на латыни. Он показывал мне несколько страниц. Выглядит очень изысканно. Думаю, тебе понравится. Он говорит, что мы можем продавать этот каталог у входа, тогда люди смогут осматривать экспозицию и сад, руководствуясь каталогом. А потом посетители могут забрать его с собой и изучить дома. Садовники смогут увидеть, что мы выращиваем, и сделать заказы. Он говорит, что мы вполне можем запросить по два шиллинга за экземпляр.

— А как дела у Френсис?

Эстер кивнула.

— Александр зимой приболел. Никак кашель не проходил. Она о нем очень беспокоилась. Но вроде бы с приходом тепла ему стало лучше.

Джон постарался сдержать раздражение при мысли о том, что его молодой дочери приходится ухаживать за больным стариком.

— Второго ребенка они не думают заводить?

— Пока не похоже, — мягко заметила Эстер.

Джон кивнул, еще раз бросил взгляд на залитую солнцем красоту своего сада и вошел в дом.

Лето 1657 года

В самом начале лета Джон загрузил повозку и телегу луковицами и саженцами для лорда Ламберта и отправился в Уимблдон. Он нашел лорда в саду с экзотическими растениями — огороженный участок, обращенный на юг и запад, специально предназначенный для редких экземпляров. Перед Ламбертом стоял мольберт, на столе рядом — краски и изысканный белый тюльпан в фарфоровом голубом вазоне. В центре сада высилась недавно посаженная акация, незамедлительно привлекшая внимание Джона.

— А это откуда? От меня?

— Нет, — сказал Ламберт. — Мне прислали прошлой осенью из Парижа, из сада Робинсов.

— Очень хороша, — отметил Джон.

В его голосе проскользнула нотка зависти, и Ламберт тут же расслышал ее.

— Вы получите черенок, — пообещал он. — Знаю-знаю. У вас ведь так мало всего. И сад такой бедный.

Джон горестно ухмыльнулся.

— Настоящий садовник всегда найдет место, чтобы втиснуть еще одно растение. Ну да ладно, на сей раз я привез несколько оранжевых растений, вы просили именно такие. То, что в Виргинии называют леопардова отрава — дороникум, цветет осенью. Великолепные ярко-оранжевые цветы с темно-шоколадной сердцевиной. Луковицы лилий, вы хотели такие. И несколько молоденьких апельсиновых деревьев.

— Мне пришла в голову фантазия сделать весь сад в желтых и оранжевых оттенках, — объяснил Ламберт. — В центре, на клумбах будут расти апельсиновые деревья в кадках. А вокруг — просто взрыв цвета. Что вы думаете? Хватит мне оранжевых цветов?

— Бархатцы? — предположил Джон. — Лютики? Подсолнухи? Турецкая настурция? Есть у меня и тюльпаны, которые могут сойти за оранжевые, и нарциссы с оранжевой сердцевиной. Много лет назад мой отец делал золотой сад в Хэтфилде. По берегам водоемов он посадил калужницу и лютики, а еще желтые ирисы. Да и кампсис у меня тоже настоящего ярко-оранжевого цвета.